Лисс Захаров - Не врите мне в лицо

– Нихера себе. Аппарат стал попискивать. Пап, заткни его.

– Это еще не все. Коллин попросился посидеть с трупом мужа наедине, а потом его нашли, стоящего на коленях, но уже холодного.

– Он намекал, что дал каким-то наркодельцам денег, но это было давно и почему сейчас?

– Не знаю. Пэрису пуля попала в затылок и Розе досталось 3. Так что от семьи ничего не осталось. Что думаешь делать?

– Повеситься – сказал Эд и постарался вырвать систему.

Тут же прибежал медперсонал, накачали успокоительным.

– А немцы? – засыпая спросил Эд.

Джек и Сол были, на похоронах пообщались, Адам к тебе заходил, минут 20 просидел, но я тебе этого не говорил.

Когда Эд проснулся, он подумал

– А если просто так лежать в постели – когда придет смерть?

Навалилась депрессия.

Всех убили. Из-за него. Слезы сами текли по лицу. Разговор с отцом только все испортил.

– А какая была моя мама?

– В зеркало посмотри, только волосы убери от лица.

– Ты ее любил?

– Да.

– А как познакомились?

– Ну почему тебе надо все портить?

– ????

– На кой хрен тебе копаться в прошлом?

– Интересно.

– Хорошо – хотел правды – ты ее получишь. Она мне отсосала пару раз в подворотне, и понравилась. Она была умная, но наркоманка, я ее вытащил. в порядок привел. Когда узнала, что беременна, завязала. Хотя трахаться с другими мужиками не перестала. Вся база знала, но меня скорее жалели, чем смеялись. Когда ты родился у тебя этот… синдром был.

– Ломка?

– Ну что-то типа. Да. Я не знал, что делать, а ты посмотрел на меня черными глазами и я пропал. Все деньги уходили на тех, кто мог сидеть с тобой – типа небольшого частного детского сада. Я говорил – много не надо – подгузник поменять и покормить. А поесть ты любил. Она потом ушла с базы, через несколько лет умерла, а у меня ее портрет остался. Я не знал, что делать – любил тебя и злился одновременно. Потом отдал моим родителям. Приезжал иногда, но ты странный был, для ребенка, в основном серьезный. И в 5 лет заявил, что пойдешь работать в полицию, DEA, чтоб наркоманов стало меньше.

Я посмеялся, подумал, что блажь, оказалось нет. Ты где-то откопал подготовку для агентов ФБР и начал заниматься. Тут я уже в шоке был. Серьезный мальчик, языки изучает, компьютеры, право, на пианино играет и танцует, и помешался на ФБР. Первый раз тебя не взяли из-за возраста, поэтому ты пошел в универ и стал еще больше налегать на спорт и языки. Тебя в компьютерный отдел брали, а ты уперся – хочу по борьбе с наркотой и все.

– Тогда мы подрались.

– Да. Я действительно не знал, что с тобой делать. А у Розы ты был сам себе предоставлен и, если честно, я думал, вы с Адамом давно…

– Нет.

– Извини, наверное, я сломал тебе жизнь. Я даже к врачу ходил – они сказали – нормальный пацан, а ты себя накручиваешь.

– Роза – твоя сестра?

– Да, старшая, от первого брака отца

– Тогда почему ты ее?

– Мы взрослые люди, иногда хочется, но не с кем, есть родной человек, который не против. Вот только морали мне читать не надо, про всякие греческие поэмы.

Жизнь, она другая.

– Думаю, да. Я устал от такой жизни.

– И что ты хочешь?

– Закрыть глаза и не просыпаться.

– Роза старалась быть тебе хорошей матерью.

– Я знаю. Только я даже на ее похоронах не был.

– Эдвард, ты расстроился?

– Нет. Просто собрались куски паззла. Я ведь даже курить не умею, не то, чтоб напиться.

– Да, рассказали про твои подвиги.

– Ты ведь не просто так здесь сидишь, тебя дома молодая жена ждет.

– Скажем так – уже не молодая, просто были давно знакомы. Я хотел тебе еще ложку дегтя добавить – если выдержишь.

– Выкладывай.

– У тебя проблемы с суставами, потом врачи советуют поставить пейсмейкер и тебе нужен хороший массажист. Ну и сам заниматься должен – по мере сил.

– Нет у меня сил. Меня все ненавидят из-за этого, а я даже не знаю кто их грохнул. Про суставы Огги еще тогда говорил, не думал, что так быстро настанет, а пейсмейкер на кой хрен мне?

– Проблемы.

– И сколько мне жить останется?

– Лет 30—40. Я могу перевести тебя в другой госпиталь.

– В психушку?

– Кризисный центр, тебе полагается, кстати, можешь полгода там жить, с врачами пообщаешься.

– Как колония строгого режима?

– Не совсем, думаю, к тебе будут относиться лояльно.

– Тогда может быть сейчас, пока я еще хоть чего-то соображаю. Ноги я потерплю, тем более стероиды раз в месяц колют, с остальным не знаю.

– Все зависит от того, как будет рана заживать, и ты еще головой ударился.

– Ладно. Я, пожалуй, согласен на психушку. Компьютер, планшет можно будет с собой взять? У меня все-таки работа.

– Договоримся.

– Я читал про кардиостимулятор, так что пока на таблетках. Не хочется мне связываться.

– Что-нибудь еще?

– Позвони Адаму. Я не знаю, что ему сказать, но мне без него плохо.

– Это я и так вижу. Позвоню. Будешь спать?

– Попробую. Счастливо, и тебе, и жене.

Через несколько дней его перевели в другую клиники. Все было прекрасно, но – ходить можно было только в носках. И палата была с окном, в которое врачи или студенты могли наблюдать за тобой. У него был свой интернет и он мог работать. Поскольку он был интеллектуал, установились хорошие отношения с врачами. Медперсонал подходил и спрашивал, как можно успокоить буйного пациента. Отдых от жизни на полгода его устраивал. Первую неприятность принес отец

– Адам не захотел разговаривать, только с тобой лично. Эд несколько дней ходил, держась только на таблетках, потом позвонил сам. То, что он услышал, даже не могло прийти ему в голову. Заглянувший медбрат нашел его на полу с судорогами. И отец, и мать согласились на пейсмейкер, если поможет. После чего Эд долго лежал в постели просто в шоковом состоянии. Его обвиняли во всем и общаться не хотели. Никто. Он стал подумывать, как продать акции киностудии. Через несколько недель он стал ходить, как старик по стенке, либо с санитаром под руку. Через несколько месяцев обнаружил, что ноги его не держат. Он не знал в чем причина – скорее всего в депрессии или чем-то еще, но он не хотел верить и сдаваться. Пробовал заниматься физкультурой, но выходило хуже и хуже. Потом накрыла депрессия и ему стало все равно, что происходит. Через силу немного работал, потом просто лежал в кровати, отказывался есть и вообще выходить из комнаты.

С ним разговаривали несколько врачей, но пришли к одному выводу. Душевная травма, которую он тщательно ото всех скрывает, и придется менять суставы. Он глотал лекарства, но больше ничего не делал. Когда его перевели в другую клинику – для ветеранов, он и там прятал боль под маской безразличия.

Отец приходил вместе с Мирандой, приносил разные новости, но это его не касалось. Груз знаний давил на мозги. Он не стал перечить, когда захотели заменить два сустава сразу.