Юрий Аракчеев - Яркие пятна солнца

Когда отплыли уже на порядочное расстояние от пристани и стало видно, что на берегу растет сравнительно высокая, не до конца вытоптанная трава, он захотел причалить к берегу. Она согласилась. Лодка ткнулась в прибрежную траву. Грациозно балансируя, стройная спутница прошла мимо, задев его плечо шершавым, горячим от солнца платьем. Берег был действительно мало истоптан. А совсем рядом, метрах в двадцати от воды, стоял шалаш. По всей видимости пустой.

Собирая цветы, они медленно приблизились к шалашу.

– Иди сюда, смотри, как здесь здорово, – глухим голосом сказал он.

Изящно согнувшись, она влезла тоже. В шалаше было просторно, сквозь ветки у самой земли видно было цветы и траву. Было жарко, душно. К одурманивающему запаху сена и увядших листьев прибавился аромат ее духов.

– Поедем, – сказала она вдруг и забеспокоилась: – Ты ведь знаешь, что мне к семи.

Да, на часах было уже половина шестого. Не дожидаясь ответа, она первая выбралась из шалаша. Он, подчиняясь, – за ней. По траве, по цветам медленно вернулись к лодке.

Странные чувства обуревали его, когда он вновь взялся за весла. Ощущение предстоящей утраты, печаль, досада. Девушка, не глядя на него, опять опустила свои длинные пальцы в воду. Он развернул лодку, поплыли. Теперь обратно. Солнце пекло ему спину, девушка была освещена вся, целиком. Золотистая кожа ее ослепляла. Она сидела на корме так покорно, и тело ее мягко покачивалось в такт резким движениям весел. Она была почти такая же, как раньше, может быть, чуть печальнее.

Недалеко от пристани река повернула, и свет солнца стал теперь боковым. Он с новым чувством смотрел на ее серые туфельки, сжатые колени, зеленое платье, милое, задорное, немного грустное теперь лицо, волосы. Руки отказывались грести.

– Могли бы поехать ко мне в гости, правда ведь? – сказал он вдруг. – Как-то не пришло в голову…

– Ну, что ты, – спокойно ответила она. – Я бы все равно не пошла. А мне на лодке понравилось. Тебе не понравилось разве?

С раздражающим стуком лодка ударилась о мостки. Ощущая свое лицо как маску, он расплатился, взял девушку под руку и, выглядя задним числом этаким лихим донжуаном, небрежно болтая о чем-то, повел к остановке.

Сели в трамвай. Теперь было гораздо больше народу, пришлось стоять. Она по-старому доверчиво, почти по-детски прислонилась к нему, а он стоял не шелохнувшись, отводя в сторону пылающее лицо. Потом вдруг, как бы нечаянно, положил руку на ее гибкую талию. Она слегка вздрогнула, но не двинулась. Однако рука слишком дрожала, пришлось ее вскоре убрать.

Он старался не смотреть на нее и молчал. Не хотел, чтобы она поняла. Да и потом, в ней ли дело? При чем тут она? Собственно, кто она такая? Обыкновенная девчонка из толпы, самая обыкновенная, ну, хорошенькая, может быть. Слишком молоденькая к тому же. Что он навоображал?

Трамвай довез до метро, они вышли. Ступили на эскалатор.

– Тебе до какой станции ехать? – спросила она.

Он ответил.

– А мне дальше. Только ты не провожай меня, ладно? Так лучше. А у тебя есть телефон?

Он сказал, что есть, что напишет сейчас, но она попросила назвать.

– Я запомню, у меня память хорошая.

Он назвал, продиктовал, глядя в ее глаза. Ему казалось, что из его глаз источаются какие-то струи, которые бережно омывают, гладят ее лицо.

– Все, запомнила. Перед отъездом я тебе позвоню. Ладно?

– Обязательно. И если будешь потом в Москве, тоже. Обещаешь?

– Конечно. Ну, пока. Все было хорошо, мне понравилось. Жаль, что уезжаю. Но я родителям обещала, ждут. Спасибо тебе.

Они простились за руку, как приятели. И она спокойно пошла. Как ни в чем не бывало.

Уже войдя в вагон и еще раз оглянувшись, он уже не увидел ее. Он не знал, куда ехать, что делать. Наверное, лучше бы вообще ее не встречал.

Придя домой уже в поздних сумерках, погрузился в состояние оцепенения. Сидел в пустой квартире на своем семейном диване неподвижно, тупо уставившись в одну точку, до тех пор пока не стало совсем темно. Тогда, не зажигая света, разобрал постель и лег.

А утром на столике зазвонил телефон.

Звонили из редакции с напоминанием о том, что сегодня – последний срок сдачи сценария. Да, нужно было садиться за работу. И словно оборвалось все вчерашнее.

Поднимался нехотя, нехотя шел под душ, чистил зубы. Опять навалилась обычная суета, которая несколько скрашивалась, может быть, воспоминаниями о командировке, отсутствием жены. В общем-то не так плохо было в пустой квартире, освещенной утренним солнцем. Хотя, в сущности, это кратковременная передышка, не более. Приедет жена, все покатится по-старому.

Воспоминания о вчерашнем пока не слишком давали о себе знать. Он старался не думать. Из чувства самосохранения решил пока этот эпизод из памяти вычеркнуть. Ничего сверхъестественного ведь не произошло. И слава богу. Кратковременная случайная встреча, нечто вроде маленького «солнечного удара», если воспользоваться выражением Ивана Бунина. Солнечный удар не слишком большой силы. Бог с нею!

Он сел за пишущую машинку.

Вот что мешало их семейной жизни всегда. Его работа. Не та работа, которой он занимается сейчас, не откровенная халтура. Писатель, если он хочет стать им на самом деле, должен работать много, забыв о постороннем. С его супругой это получалось не очень. Нельзя сказать, чтобы она не хотела его успеха. Она никак не могла понять, что для этого успеха нужно. Так или иначе она постоянно отвлекала его, то дергая из-за пустяков, то упрекая в недостаточном к ней внимании и ревнуя. Чего-то ей не хватало для того, чтобы стать выше и осознать, а потом по-настоящему полюбить работу мужа. Когда же появилась дочь, о работе вообще думать почти не приходилось. Он начал писать кое-какие поделки – статьи, обзоры писем, рецензии, телесценарии. В этом качестве удалось даже преуспеть, но ни он сам, ни жена не обольщались на этот счет. К тому же ему, а может быть, в глубине души и жене было ясно, что все это в один непрекрасный день кончится. Потому ли, что перенапряженные нервы сдадут, или же оттого, что благоприятное положение в редакциях изменится, и предпочтут кого-то другого – более оборотистого и покладистого. Он понимал, что совсем бросить работу «для денег» нельзя. Но чтобы получить на нее моральное право, надо было продолжать истинную работу, «для души». На что никак не хватало ни сил, ни времени.

Пока сидел над сценарием, вымучивая его по строчкам, телефон, стоявший в прихожей, вел себя странно. Несколько раз принимался звонить, но когда он снимал трубку, в ней раздавались или частые гудки, или один сплошной. Была мысль вообще накрыть аппарат подушкой, как он частенько делал. Что-то около двенадцати он в очередной раз снял трубку и вместо гудков услышал запинающийся голос.