Владимир Николаев - Майн кайф

Это вроде я избран командиром дружины? Пожалуй, что так.

Текст выучен, отрепетирован, и остаётся только произнести его в нужном месте в нужное время – утром, в актовом зале перед строем из трёх классов.

Первые два отряда готовность и решимость выказали, а тот, которым должен был руководить я, замер в нерешительности.

Командира не оказалось в строю…

Я настолько переволновался, что проспал этот торжественный момент.

И естественным порядком моя карьера по служебной лестнице, как позже осознал, именно с тех пор пошла параллельно полу без каких-либо попыток взлететь. И за всю последующую биографию я ни во что выдающееся не вдался и ничего особо интересного в неё так и не вкралось.

И с тех пор, в силу природной застенчивости, я занял прочно место на галёрке и если и звучал громко, то только в хоре. Правда, некоторые успехи по отдельным предметам всё же делал. Если их поставить "свиньей", то это получится: русский, немецкий и посерёдке и чуть впереди – литература. Ведь даже просто говорить в жизни приходилось больше, чем писать, и уж тем более пользоваться иностранным языком.

Вот, пожалуй, и все мои предпочтения в учебе. Языковые способности, видимо, достались мне по наследству от матери. Она была преподавателем русского языка и литературы. И я подсознательно все свои портфельные инвестиции вкладывал в продолжение генетических наклонностей.

В детстве магазинные весы, которые допускали к сладкому удовольствию, сначала просили согласия у утиных носиков приборов найти между собой полное согласие в равновесии и взаимопонимании.

И нужно было только сделать правильный выбор между чугунными гирьками на одной стороне и бумажным кульком на другой, и тогда жизнь текла конфетно.

И самому каракумовскому верблюду из-под фантика, как бы он ни грёб, преодолевая мощное течение слюны, спастись не удавалось.

Советский народ в моём лице получал тогда всё из клювов родителей.

И можно было даже приказать прибыть мишкам с севера, по пути прихватив сладкие лапки гусей.

При том стабильность была гарантирована.

И, видимо, всё-таки её частица прижилась с тех пор в организме. И сегодня, когда чугунина дел наклоняет чашечку весов ниже критического уровня, я волевым движением, с помощью той малости, привожу механизм в нужное для меня состояние… и жизнь начинает вновь шуршать фантиками, правда, уже конфеток "дюшес".

И порою снова хочется со своим более чем пятидесятилетним опытом на некоторые вещи посмотреть глазами пятилетнего.

Народ, по моим представлениям, был тогда счастливым. Но пили поголовно, до различных степеней алкоголизации, и даже неприлично было быть трезвенником.

Значит, вопреки расхожему штампу "алкоголик несчастный" тогда можно было смело заявить "алкоголик счастливый".

Ведь хоть с большим скрипом, с чудными вывертами, но строился коммунизм.

Самим-то, конечно, уже не доставалось, а нам-то – детям… За светлое будущее с верой…

И хотелось верить, что именно для пользы дела происходили "чудеса".

Дядя Вася, старший брат отца, однажды рассказал, что когда Тавдинский фанерокомбинат не успевал выполнять план по выпуску древесно-стружечных плит, потому что не оказалось по какой-то причине этих отходов, то поступила команда пустить в расход деловую, сортную древесину.

А младший брат отца, у которого мы как-то гостили под Красноярском, поведал о том, как ему довелось стать свидетелем истории тоже из мира чудес.

Их бригада лесорубов, надрываясь, вытянула план по валке леса, а потом выяснилось, что вывезти его с деляны невозможно. Какие-то проблемы с транспортом.

Не помню уже деталей того рассказа, но итог, конечно же, отпечатался в голове: тот лес приказали сжечь.

Взвейтесь кострами синие ночи!

Мы пионеры – со всей дури и что есть мочи…

И отец тоже в долгу не остался и поведал о своем чуде, которое при помощи его же рук совершилось.

Когда он работал на бензовозе, пришлось выгружать на железнодорожной станции цистерну с горючим. Почти всё вывезли, но по какой уж счастливой случайности осталось у него в ёмкости куба два, неизвестно.

А на бумаге этих остатков не оказалось, и не имели права начальники оприходовать бензин. И они дали команду поехать подальше в лес и слить его там тихонечко.

А с высоких трибун уже открыторотно, громко отчитывались, что всё идёт как надо.

И награждали передовиков под бравурную тушь.

И шла на сцену поселкового клуба под эту музыку моя тётушка Вера, за почётной грамотой из рук начальства.

И все мужики знали, что она ещё в те далёкие шестидесятые годы получает награду ещё и за то, что вовремя смекнула, когда организовался дефицит с водкой, прыгнуть в вертолёт и из соседнего населённого пункта доставить рюкзак драгоценного напитка. Ну конечно, с выгодой и для себя. И, видимо, делала это не раз.

В свалке звуков щипковые отщипали ударных, те поколотили духовых, а может, всё было ещё более запутанно. Но когда зычно-музычно отгремела медесодержащая тушь, один из музыкантов в след тёте из трубы запустил такого выразительного "петуха", что весь зал ещё долго перекатывался по полу смеха, когда уже шли получать свои награды люди заслуженные.

Относительно недавно я уяснил из учения Маркса, что настоящей ценностью для человека является именно свободное время. А тогда оно очень щедро делилось с нами своей самой аппетитной частью.

Когда я ещё не выпростался из детского возраста, нам и пыль была как ваниль.

Небо – днём норкой голубою, с белым облачным отливом.

Солнышко – глазом…

С оком луны – ночью, с шёрсткой черною, с искрой звездною.

Тогда с иммунитетом у погоды всё было в порядке, как и у нас со здоровьем.

Мы были ещё и под защитой папанитета и маманитета.

Всхожесть и урожайность снегов была на уровне не одного метра. И по вкусу он только чуть уступал пломбиру. Это сейчас мы можем мокнуть в середине зимы.

А тогда, если в небе хозяйничает атаманша туча и дождь краснокожих по её команде грозит нападением осадков, то значит – это лето.

Грома треск лопнет страхом внутри нас, и чуть не слезы от испуга.

Но не придётся долго сшивать спокойствию ткань восприятия.

Если над нашими головами циклопы навели уныние, то обязательно с другой части света двинется антициклоп, чтобы исправить деяния оболтусов.

Солнечному свету: да! да! да!..

И даже в ночь, как в разведку: а какой он, следующий день?

Конечно, пришлось хлебнуть лиха.

Рыбий жир в то время был жидким и очень неприятным на вкус, хоть и натуральным.

Но я упорно повторял строчку стиха, который декламировал при стечении народа, стоя на табуретке:

…Хоть я мальчишечка, но я солдат.

И морозы те меня уже не помнят, а я-то их, как сейчас. Ведь они были не просто за сорок – их было все сорок.