Галина Гонкур - Ромашки в октябре

У Кати с Виктором был трудный период. Начался он, судя по всему, с нашим приездом. Возможно, что-то не так было и раньше – наш приезд просто обострил какие-то давние смутные разногласия между ними. Тут не угадаешь, а лезть в душу дочери и расковыривать и так больную ранку мне совсем не хотелось. Виктор почти никогда не ночевал дома, да и вообще появлялся здесь нечасто. Приезжал раз-два в неделю, разбирал и упаковывал свои вещи, копался по каким-то своим делам в «бейсменте», как тут принято называть цокольный этаж с техническими помещениями, или в спальне, откуда доносились до меня их с Катей разговоры (иногда – на повышенных тонах), потом снова собирался и уезжал. Был с нами суховато вежлив и отстранен. В основном со мной – мужчины мои особенно на глаза ему не показывались.

Катя каждый раз, когда муж приезжал домой, ходила за ним с глуповатой полуулыбкой, заглядывала ему в глаза, как нашкодивший щенок. Пыталась покормить, в чем-то ему помочь, принести-подать. Наблюдая за их общением, я замечала, что Виктора Катина нынешняя суета сильно нервировала. Он не кричал, не хамил. Но раздражение так и било из него в разные стороны. Я слишком плохо знала зятя, чтобы разобраться в тонкостях его реакций, понять, раздражаем его мы, наше присутствие в его доме, или Катя, или мы все вместе. Но он входил в дом «на нервах» и уходил отсюда таким же. Каждый раз после ухода Виктора Катя плакала, улегшись одетой на кровать в своей спальне. Потом засыпала, часа через два спускалась к нам вниз – с чуть опухшим лицом, но уже немного повеселевшая и успокоившаяся.

Это был еще один повод для моих мучительных раздумий, плохо поддающаяся мне загадка, как и размышления по поводу целесообразности нашей американской эмиграции. С одной стороны, я остро ощущала свою вину за превращение дома дочери в коммунальную квартиру. С другой – я не понимала, какой другой выход я могла найти. Просрочь мы полученную визу, не воспользуйся ею – и второго шанса выехать у нас бы не было. Я все понимаю: излюбленное американское «прайвеси», принятое в их обществе обособленное существование разных поколений одной семьи, да и вообще – иная, другая, принятая в американском обществе дистанция даже среди родных друг другу людей. Но ведь форс-мажор же у нас, нет? Не понятно? Или форс-мажор – недостаточное основание для экстренной помощи семье жены?

Катьку вот очень жалко. Она послушная девочка, и всегда такой была, даже маленькой. У меня никогда не было проблем с ее поведением в детстве, в отличие от Руслана. Видимо, и Виктору она была очень послушной женой. Теперь же она существовала в явном конфликте с окружающей действительностью. Пока Виктора не было дома, у нас была совершеннейшая идиллия. Я готовила, Сергей возился в мастерской или стриг газон перед домом. Руслан в первой половине дня был на курсах английского, вечером смотрел русские каналы по телевизору в гостиной, иногда вместе с отцом, или гулял со своими новыми друзьями, которые у него появились благодаря курсам. Иногда Руслан вместе с Катей отправлялся в магазин за продуктами.

Автомобильные права Руслана здесь были недействительны. По словам старожилов, получить здесь новые, американские, не составляло большой проблемы, но Руслан сначала хотел закончить языковые курсы и на более или менее приличном уровне овладеть языком: чувствовал себя неуверенно, боялся, что остановят полицейские, например, а он двух слов не свяжет в ответ или вообще не поймет, чего от него хотят. Катя же вообще машину не водила, да и не было ее у нас – машина была у Виктора, он ее забрал. Поэтому поездки в супермаркет осуществлялись на такси.

Мы старались экономить, поэтому ребята ездили за продуктами в гипермаркет на другом конце Трентона, на выезде из города. Это увеличивало расходы на такси, зато уменьшало затраты на продукты. Поэтому в каждый такой выезд закупка была максимальной. Я составляла список, планировала бюджет и питание на неделю. Катя даже не порывалась принимать в этом участие. Поначалу я советовалась с ней – все-таки она в доме хозяйка, – но после нескольких ее «как хочешь, мамочка» и «как скажешь, мамочка» прекратила эти реверансы.

Время будто повернулось вспять, и если не выглядывать за окно, где маячил совершенно не новосибирский пейзаж, то казалось, что мы вернулись на много лет назад. Сейчас повозимся на кухне, и Кате нужно будет идти к себе в «девичью» и выполнять задание по сольфеджио к завтрашней «музыкалке», а Руслана пора усаживать за домашнюю работу: завтра контрольная по алгебре…

Я испытывала смешанные чувства по этому поводу. С одной стороны, это внезапное впадение в прошлое было очень приятным, я чувствовала себя намного моложе, снова переживала ощущение наседки, выпасающей своих цыплят (может, кого-то это чувство тяготит, но я вспоминаю эти годы как одни из самых лучших и светлых в своей жизни). С другой стороны, я чувствовала, что происходящее – неправильно, так не должно быть. Ведь на самом деле дети уже давно выросли. Катя замужем, у Руслана в России осталась практически жена. Желание детей спрятаться за меня, за нас отцом мы должны мягко, но пресекать. Вон у Катерины, кажется, семейная жизнь разваливается.

Вчера я совершенно случайно услышала их с Виктором разговор по «Скайпу». Шла вешать постиранное белье на чердак, проходила по коридору мимо спальни, а дверь была приоткрыта. Нехорошо, конечно, подслушивать, но уж лучше я послушаю, чем буду донимать дочь вопросами «Что происходит?» и «Вы расстаетесь?».

Монитор компьютера был повернут так, что видеть выражение лица или другие подробности изображения Виктора я не могла, зато звук был достаточно громким, чтобы я могла быть полноценным свидетелем супружеской беседы.

– Кать, я не могу так жить. Вот эта вот российская коммуналка посреди Америки совершенно выбивает меня из колеи. Я не буду так жить, не хочу и не буду. Я работать не могу после поездок к вам. Меня эти визиты просто раз-ру-ша-ют! – последнее слово он проговорил по слогам, как припечатал.

– Вить, ну что мне делать? Это же мои мама и папа, брат. Я не могу выгнать их на улицу. У них трудный период в жизни. Кто им поможет, если не я? Ведь если бы у нас с тобой случился трудный период, поверь мне, они были бы первыми, кто пришел бы нам на помощь.

– Я тебе давно говорю, тебе пора к психотерапевту. Ты – типичная жертва манипуляций. Какой такой «трудный период»? Все те трудности, которые есть у них, они организовали себе сами, конкретно – твоя безумная мамаша с энергетикой сбесившегося локомотива. У них в стране что, война, голод, разруха? Нет денег – зачем было затевать этот переезд?

– У них в стране было плохо. Власть совершенно не считается с народом, президент – типичный агрессор. Я вчера смотрела по Эн-би-си передачу…