Аденоиды. Слово-то, какое, с приставкой «ад». А я то и не знал, что есть такое явление в организме. Спать приходилось с открытым ртом, от этого, на первом этапе, слюна мирно сочилась на подушку, а на втором, просыпаешься от того, что язык прилипал к верхнему небу, т.к. во рту из-за циркуляции воздушных масс становилось сухо. Да что там сухо, сухо – это сухо сказано. Безжизненная пустыня Такламакан. Выносливые верблюды не протянули бы и суток в таких условиях. Мать привела меня за руку в белый кабинет. Мужчина, крепкий, в большом белом колпаке и с толстыми волосатыми пальцами, живо распорядился после беглого осмотра носовой полости посредством круглого зеркала с дыркой в центре, ловко закрепленное на лбу эскулапа: «Маша! Закапай раствор!», – прогремел ЛОР. Маша, медсестра, отвела меня в маленькую и тоже светлую комнату и, усадив на круглый металлический табурет, жестким, расчетливым движением что-то ловко капнула в ноздри. Захотелось чихнуть. «Сиди смирно», – сказала она и вышла. В носу щекотало. Взору моему, тем временем, предстали шкафы с прозрачными дверцами и всевозможным хоз. инвентарем: пинцеты, ланцеты, гигантские шприцы и прочая нержавеющая, леденящая детскую психику медицинская утварь. Фантазия тут же унесла меня и в голове развернулись сцены применения этих приспособлений: в меня впивались щипцы, скальпель безжалостно резал мою детскую плоть, шприцы вонзались своими стальными жалами под ногти, пилы пилили мои коленные и локтевые суставы, и все это без анестезии. По телу пробежал холодок. В глазах потемнело. От фантазий меня оторвал большой белый колпак: «Так, – сказал он, пристально осматривая мои ноздри, – согни большой палец». Я последовал. «Ага, четверочка», – сказал он, повернувшись к Маше, которая уже катила маленький металлический столик на колесиках, покрытый белой тканью. Оба в масках. Только глаза. Толстопальцый, откинув занавес со столика, суетливо загремел металлом. Колпак повернулся ко мне. В руке у него блеснула холодная, безкомпромиссная сталь: восьмиугольник из тонкой, крепкой проволоки на длинной ручке. «Открой рот», – скомандовал колпак. «Не надо», – тихо попросил я, неуверенно последовав указанию. Стремительно он проник в носоглотку сим инструментом и, прижав его где-внутри, сильно дернул на себя. Я вздрогнул. Он извлек инструмент. На нем бессильно свисала часть моего тела. Мясо. Так вот они какие! Аденоиды. Колпак небрежно бросил инструмент в маленькое корытце и быстро вышел, снимая на ходу повязку. Маша, дав мне в руке другое корытце, сухо сказала, глядя черным блеском врачьих глаз из-за марли: «Плюй!». Я последовал. Кровь. Не, ну ладно, кровь, тут-то хоть болевые ощущения минимизировали препаратами. Было, как говориться, с чем сравнивать. А то ведь вот, проходили в первом классе осмотр стоматолога. Так, там, две крупные женщины, посверлив мои молочные зубки, пошушукавшись, подошли ко мне и одна и говорит: «Открой-ка ротик пошире». Я открыл. «Ну, вроде все у тебя теперь хорошо, всё полечили». «Вот и хорошо», – думаю. А то не так-то уж это и приятно, когда у тебя во рту орудуют хоть и маленькой, но дрелью. «Молодец», – продолжали женщины, блуждая глазами во рту. «А ну-ка, еще пошире», – успокаивающе настаивали они. Пожалуйста, милые женщины, сколь угодно широко. Вдруг, одна из, ловким движением, проникла в область коренных зубов. Щипцы мелькнули у нее в одной руке, другой она зафиксировала мою нижнюю челюсть, перекрыв возможность закрыть ее. Её коллега, подлетев сзади кресла, на котором проводилсь экзекуция, блокировала мою голову и руки. Навалившись своими рыхлыми, терпкопахнущими женскими организмами, стоматологи блокировали и обездвижили меня. Я почувствовал, как моего коренного зуба коснулись щипцы, крепко обхватили его. Ужас объял меня. Что было силы, женщина совершила расшатывающее движение. Влево. Вправо. Иглой меня прошила боль. Хотел закричать. Собравшись в комок и показав гримасу удовольствия, она дернула щипцы на себя. В голову ударил молот, загудело. Женщины ослабили свои объятия. Я обмяк. Режущая боль пульсировала. Сердце бешено колотилось. Руки дрожали. Никакого намека на обезболивание и не было. А зачем? Ведь можно съэкономить, и сделав раствор, введя его в себя, за чашечкой чая, после тяжелой смены, приятно вспоминать крики первоклашек. С улыбкой, садистка выбросила часть меня в грязное ведро. Вот так вот уже с детства приходилось через кровь избавляться от ненужного. Палачи. «Положи ватку на зубик», – сказала сотрапша. Тебе бы, сука, эту ватку в жопу, и поглубже, поглубже. Скотина. Дыши глубже. Легкие начинают работать исправно, перерабатывая поступающий в них кислород в углекислый газ. Поэтому, наверное, ты – не растение.
Добравшись, и оперевшись руками об уже изрядно послужившую, старую потрескавшуюся раковину цвета несбывшейся детской мечты смотришь на свое отражение в зеркале. Мда, уж…
Проводишь рукой по овалу. Оттягиваешь веко. Показываешь язык. Необходима реанимация это красивого, некогда одухотворенного молодого, полного надежд молодого лица. Поворачиваешь кран, и на твои руки льется свежесть. Она касается твоих рук, а руки твоего лица. Холодная, зараза. Это бодрит. Она готовит тебя к наступающему дню как пионера к подвигу. Возможно, вот так же, Марат Казей, проснувшись морозным январским утром 1942 года, умылся, выпил стакан горячего чаю без сахара, взял запасенные с вечера три противотанковых гранаты, по трое обвязанные старой бечевкой. Надел висевшую, в углу вырытой промозглой осенью в скользкой суглинистой земле Брянского леса саперной лопаткой землянки, старую потрепанную дедовскую (Царство Ему небесное!) заплатанную фуфайку с выбивающейся местами ватой. И совершил подвиг, вошедший в анналы средней общеобразовательной школы СССР: подорвавшись вместе с утренними гранатами на ненавистных ему вражеских танках «Тигр». И вошел-таки в историю: красивый, молодой, дерзкий. Герой! Вот сколько воли и смелости может быть в одном хрупком пионерском организме. Ну, конечно, ж не 42 год. Да, и не землянка (Восславим Господа бога нашего!). Ванна – теплая. Зеркало – чистое. Лицо – три раза через левое плечо. По дереву, по дереву. Совсем другое дело. Красив сукин сын! Хорош! Обычный приступ утреннего мужского эгоизма. Лишь бы не было войны.
Спасибо тебе: стальной красавец смеситель! Из него проистекает то, чем ты сможешь утолить свою посленочную жажду, и тебе поможет в этом маленькая деревянная подруга из волшебной коробочки.
О, эта волшебная коробочка кудесников из Балабаново! Посредством которой человек становится немного счастливее. А сосуд уже полон. И что остается тебе? Соединить воедино несколько стихий, чтобы получить эликсир бодрости. Обычное для тебя волшебство. Волшебство.
Читать дальше
