Один Человек - Одна Книга

Из гулко работающего на высоких оборотах и исправно гоняющего по медным трубкам, уже не первый год фреон, холодильника «Свияга» на свет извлекается торт «Прага».

О! Этот торт! Торт-мечта. Нож мне, скорее нож, нужно резать! Я в роли хирурга, профессора Пирогова. Аккуратно раздвигаю мягкие ткани, и взору моему предстает сочные слоеные шоколадно ванильные внутренности пациента Кондитерского. 2 по 1\12 аккуратно ложатся в мое блюдце. Одного было бы мало. Спасибо – не мне! Спасибо – ножу! Блюдце занимает свое место на импровизированном столе рядом с мулаткой. Туда же книга. Туда же чашка с горячим ароматным черным крепким чаем, с однокоренной ложкой. Из второго отделения навесного шкафа, слева от прямоугольного кухонного стола, предназначенного для бакалейных товаров, типа рис, достается заранее приготовленная, уже початая, купленная по случаю пачка «Беломорканал». И, наконец, табакерка. «Хэшбанка», – как говорит сестра.

Можно начинать.

Обычно, очень хорошо – это осеннее утро октября. Но, в принципе, в каждом времени года в наших местах есть какая-то своя прелесть. Мне – осень, а кому-то – лето. Хотя летом тоже хорошо, только как-то по-своему, по-летнему.

В армии это называется форма одежды №4. Так, легкая куртка цвета хаки поверх основных аксессуаров.

Садясь в кресло, бери минутную паузу. Просто сиди. Просто смотри. Слушай. Мысли покидают голову. Чистота. Пустота. Такая редкая. Обычно, в нее лезет всякая всячина, отвлекает, заворачивает, закручивает, не дает сосредоточиться на красоте, а ведь она – есть! Да еще и какая. «Красота по-американски» кстати, хороший фильм, рекомендую настоятельно: при малейшей возможности не упустите удовольствие насладиться одновременной красотой и грустью простоты.

Пачка «Беломора» (штакетник) вскрывается интересным образом, если обращал внимание: отрывается только квадратик верхней части площадью в четыре папиросы, но не до конца, а делается некое подобие крышки из той же части уголка. Советское ноу-хау. Легким постукиванием пальца по донышку, на свет появляется папироса. Проводишь указательным и большим пальцами по всей ее длине, при этом слегка покручивая. Потом слегка разминаешь ее табачную голову, аккуратно, чтобы твердые части не порвали бумаги. Иногда, и даже чаще, встречается целые бревна, поленья, сучки и задоринки. Табачный лесосплав. «А из чего же вы «Беломор делаете, – спрашивают члены комиссии, – Так мы ж еще не подметали, – отвечают рабочие!». Я думаю, что папиросоделы не особо задумываются над фракцией табака, потому как вероятнее всего догадываются: для каких целей он приобретается, и кто отдает предпочтение данной торговой марке. Табак, тем временем, размят. Мощный выдох освобождает папиросу от неправильного содержимого. Как подзорная труба. Пустота. Такая редкая. В ней уже нет всякой всячины, которая отвлекает, заворачивает, затуманивает, не дает сосредоточиться на красоте, а ведь она – есть.

Элегантный мизинец с белым, ровно обрезанным маникюрными ножницами и обработанным пилочкой ногтем, изящно совершает загиб на конце твердого основания и делает пятку. Зубы впиваются в другой конец, в самый край. В самый-пресамый и, не выпуская, стягивается тонкая, как первый ледок на лужицах, папиросная бумага. Стягивается на столько, на сколько хочется: кто-то тянет практически до края пятки, а кто-то и до середины не дотягивает. Может там по состоянию здоровья или по морально-этическим соображениям, не знаю. Остановился на середине. Достаточно. Вполне достаточно. Хотя, кому-то и лето нравится больше чем осень.

Баночка. Под ее крышкой лежит настоящий табак. Дорогой табак. Правильный табак. Редкий табак. Ароматный табак. Хорошей фракции. «Помол номер ноль», – сказали бы соледобытчики стахановцы, вытирая пот с широкого лба рукавом серой спецовки, выбираясь из глубокого забоя, набежавшим на них корреспондентам газеты «Гудок». «Пять звезд», – сказали бы бутлегеры-дегустаторы, облизывая губы и слегка прищурив глаз, поигрывая на свету широким бокалом с темной жидкостью откинувшись в кожаное кресло, и, чуть помедлив, ставя оценку в дегустационную карту под вспышки, аккредитованной на выставке прессы. Долой крышку! Вот он! Благородный цвет. Ноздри жадно втягивают амбре. Хорошо. Папироска выравнивается и слегка подсушивается огоньком до легкого вафельного хруста, при необходимости. И ты начинаешь заполнять ее содержимое. В баночке – убывает, в папироске – пребывает, а в целом все остается в балансе. Сообщающиеся сосуды. Чистой воды физика. По физики, если честно признаться, у меня была тройка. Нетвердая. Ближе конечно к двойке. Жутко не понимал этот школьный предмет. Учительница была молодая выпускница Карачаевского государственного педагогического университета, Зурида Мухамедовна. На уроках было больше смешного, нежели поучительного. Но отличникам это не мешало. Каждому – свое. А теперь я занимаюсь другой физикой: физикой превращения твердых тел в газообразные посредством физико-химических реакций. По химии, было не лучше чем по физике. Николай Дмитриевич. Он был из той обычной школьной компании, куда входили, кроме него, еще физрук Юрий Викторович и трудовик (эти менялись чаще, чем физруки, поэтому имя не вспомню). Николай Дмитриевич любил рассказывать, как он, будучи студентом одного из многочисленных советских ВУЗов, проходил практику на Одесском заводе шампанских вин. Особенно живописно он повествовал об этом после небольшой паузы, которую брал, удаляясь за дверь с надписью «Лаборатория». Заманив туда одного из учеников, отсчитывая купюры, он в вежливой форме выражал просьбу о вояже в близлежащий магазинчик за бутылочкой. Ученик тихо кивал, пряча шуршащую сумму в карман школьных синих брюк, и с радостью покидал урок. Со временем рассказы Николя Дмитриевича становились все чаще, а паузы для визита в лабораторию все длиннее. Оно и понятно: какой интерес в рассказах о химических основаниях и солях калия группе подростков подверженных дикой гормональной атаке. «Какие к черту соли калия!» – думал Николай Дмитриевич выдыхая дымок в лабораторскую форточку и ставя мензурку в шкафчик.

Неспеша, используя обратную тягу, продолжаешь уменьшать объем содержимого баночки, до момента полного наполнения папиросы.

Дай папиросочку!

У Тебя брюки в полосочку!

П. П. Шариков

Слегка утрамбовываешь, постукивая о ноготь большого пальца. Немного оседает. Еще немного тяги в себя. Еще постучать. Еще осело. Достаточно? Достаточно плотно.

Конец папироски заворачивается конвертом и натягивается, параллельно его при этом покручивая и разминая пальцами придавая нужную твердость. Готово.

Говорят, что делать сигары – это целое искусство. Это как писать картину. Ваять. Маленький утренний шедевр. Заколоченная папироска. При одном только виде которой, чувствуешь уже легкое возбуждение от предвкушения вкушения запретного плода. Все готово к следующей сцене.