Юрий Михайлов - Ты похож на астероид… (сборник)

Дверь открылась, вошёл отец, поправил одеяло на Даше, потрогал её голову, направился к окну, обнял меня, поцеловал в лоб, стоял и молчал. Потом прижал к груди, заговорил тихо:

– Как тяжело, сынок, так тяжело… С этой дурацкой квартирой я довёл отца до могилы. Не иди на поводу у крика и эмоций, никогда. Дед так много пережил, был под следствием в 91-м году, изгнан со всех должностей, стал инвалидом с двумя перенесёнными инфарктами. Вот так отблагодарило его новое правительство за службу государству. Ох, папа, дорогой ты мой! Уже давно никто так не живёт, как ты пытался жить в стране, где деньги решают всё. А у тебя их никогда не было, а могло быть и очень много… Что сейчас говорить об этом? Но ты должен знать, Саша: я очень любил твоего деда и своего отца, я никогда его не предавал, он всегда был моим другом. Помни об этом, сынок. А сейчас давай спать. Помнишь, баба Таня рассказывала тебе сказку про Бабая: придёт, узнает, что ты не спишь, засунет в мешок и унесёт с собой. Бабушка учила детей в татарском селе русскому языку, там и нашёл её дед Николай. Вот, похоже, и за ним пришёл Бабай. Только этот не вернёт его обратно…

Хоронили деда Колю на обычном кладбище, чем страшно были возмущены его сослуживцы. Правда, их было совсем немного, и говорили они о Новодевичьем или, на худой конец, о Ваганьковском кладбищах. Но баба Таня молчала, ничего не объясняла, сказала лишь какому-то представителю правительства со странным именем – Бабай Константинович: «Так захотел Николай. Я лишь выполнила его просьбу. Если вы пройдёте здесь вдоль забора, то увидите могилу первого и последнего премьер-министра страны, ему тоже, в своё время, не нашлось места в престижном пантеоне… Об этом мой муж помнил всю оставшуюся жизнь».

Говорили речи, немного и недолго, пошёл мелкий, почти грибной дождь, саван на лбу деда намок, холодил мои губы, когда я целовал его, прощаясь навсегда. Меня крепко держала за руку баба Таня, она будто боялась, что я потеряюсь в толпе прощавшихся. Священник быстро и монотонно читал над дедом молитву, потому что он был крещёный, как и я, крестившийся в знаменитом Угличском монастыре. Когда уже закапывали могилу, к бабушке подошла её подруга по дому, сказала:

– Таня, дорогая моя, поплачь, не держи в себе, это плохо может кончиться…

Бабушка ответила:

– Проводим всех, останемся, Маруся, с тобой вдвоём, да ещё Саша с нами, вот тогда и поплачем…

Подошёл представитель правительств, выразил соболезнование, добавил:

– Можно, пройдусь с молодым человеком по аллее? – И посмотрел на меня. – Я верну вам внука, Татьяна Васильевна, не пройдёт и пяти минут…

– Меня зовут Бабай Константинович Доброволин, – сказал он, как только мы отошли от могилы, – по маме я татарин… Всё остальное – неважно. Кстати, можешь звать меня Бобо, так проще. Сколько тебе лет? Скоро двенадцать… Когда подрастёшь, будешь звать меня Боб… Ты знаешь, Саша, я очень многим обязан твоему деду, да, честно сказать, это он меня сделал большим человеком. Слушай меня внимательно: вот моя специальная визитка, спрячь её, там мой домашний телефон, он обычно не меняется. Можешь звонить в любое время. Я помогу всем, чем смогу. А ты знаешь, что очень похож на своего деда? Он был кристально честным и порядочным человеком, жил на одну зарплату, хотя создавал для других империи из новых газет и журналов… Итак, про нас, живых: со старшим внуком, Дмитрием, проще, он уже студент, крепко стоит на ногах, да и отец у него – деловой человек. А вот за тобой – нужен хороший присмотр. И я готов это сделать. Помни о нашем разговоре. А сейчас пойдём к бабушке, она уже волнуется. И, пожалуйста, никому ни слова, а то придёт Бабай и унесёт тебя в мешке… – Он улыбнулся.

– Да, – сказал я, – он уже унёс дедушку. И это – навсегда… Что же вы не защитили его? Где вы были и как это допустили?

– Какие вопросы, речь – не мальчика… Давай поговорим, когда пройдёт траур. Или лучше, когда ты немного подрастёшь. Обещаю, я всё тебе расскажу, ты, конечно, должен знать о своём дедушке… Идём к бабе Тане? Береги её, Саша.

Папа совсем позабыл про меня, крутился как белка в колесе: платил деньги священнику, спорил с могильщиками, измерял землю для будущей ограды, рассаживал всех в автобусе и по машинам. Бабушку, тётю Люду, свою старшую сестру, её сына и меня посадил в прокатную машину, и во главе колонны мы поехали в кафе. Туда прибыло ещё меньше народу, стол для поминок не заполнился и наполовину. Я сел слева от бабушки, справа – Дмитрий, потом тётя Люда, рядом со мной – папа. Снова говорили что-то хорошее про дедушку, пили вино, ели холодные закуски и большие бифштексы.

Я совсем не мог есть, ко мне потихоньку подкрадывалась тоска: вспоминал, сколько удочек было у нас с дедом, о чём мы говорили на рыбалках, как он изображал героя фильма «Неоконченная пьеса…», смешно бежавшего по обрыву над рекой, как играли в шахматы и как он учил меня записывать ходы, про Кузю и схватку лягушки с ужом… «Господи, – думал я, держа в своей руке под столом руку бабушки, – а ей-то теперь как жить? Что она будет делать без своего Коленьки?» В мозгу зрела одна мысль: надо пожить у бабы Тани столько, сколько ей будет хорошо со мной. «Школа есть у дома, мне не надо репетиторов, особых режимов и особого питания, теннис подождёт… – Уже не мог думать ни о чём другом. – Главное, я буду рядом с ней, нам будет веселее вдвоём. Надо поговорить с отцом. Но вперёд – поговорить с бабушкой».

Наклонившись к худенькому плечу бабы Тани, я дотянулся до уха и стал шептать:

– Хочу сделать предложение, думаю, оно тебе понравится…

– Хорошо, мой мальчик. Потерпи до дома, там и поговорим…

Она крепко сжала мою руку под столом. «Дома так дома», – подумал я, и мне стало намного легче. Я был уверен, она скажет «да».

Мама, конечно, слышать не захотела о моей жизни у бабушки. А отец не смог сам решить простой, на мой взгляд, вопрос, начал звонить ей, советоваться, потом отослал меня на кухню к бабе Тане и по скайпу говорил один. Но я слышал, как мама довольно строгим голосом учила его: надо поговорить с бабушкой о возможном переезде нас – её, папы, Дашки и меня – в дедушкину квартиру. Папа молчал, лишь сказал: время траура не для таких разговоров и что у бабушки будут свои взгляды на эту проблему. Мама стала его ругать, ну упрекать опять же, что он ничего не может решить сам.

Я прошёл на кухню, увидел, что бабушка сидит у окна, смотрит на улицу, а глаза у неё ничего не видят. Дом был старый, наверное с дырками, и разговор папы с мамой она слышала не хуже меня. Почему-то совсем не отреагировала, когда я прижался к ней, положил руку на плечо и стал целовать в голову, закрытую чёрным, пропахнувшим церковным воском, платком. Она третий день после похорон дедушки Коли ходит в церковь, молится. Мы с папой тоже раз пошли с ней, в церкви было интересно, но тоскливо: дома и на улице ещё как-то забываешь о деде, а там он весь перед тобой. Будто стоит рядом с иконой Николая Чудотворца (первый раз я увидел её в музее), но спиной ко мне, вроде бы хочет повернуться и посмотреть, а не может… Я ошибаюсь, наверное, от этой тоски везде вижу дедушку.