Ольга Бермант-Полякова - 100 признательных эссе

Я разрешаю в такой момент сказать вслух самому себе «Ты плохой!» или «Пошёл вон со своим уродским отношением ко мне!». Не другому человеку сказать, – это сделает ему больно, а зачем делать больно тому, кого любишь? Это путь в никуда. В воздух сказать. Но – произнести вслух.

Обычно после гневного выплеска на тему плохости поднимается со дна души желание поплакать жгучими, горючими слезами. Надо разрешить себе поплакать.

А потом надо почитать, что хорошего человек тебе сделал.

Да, все «мегеры» по моей просьбе ведут дневник в телефоне, куда записывают хорошие моменты в отношениях с партнёром: сделал приятное, порадовал, доставил удовольствие. Раз устная память на его добрые дела слабая, пусть работает письменная.

Много раз мне признавались, что перечитывают с огромным удивлением, потому что вообще не помнят, напрочь вылетает из головы. А ведь да, было! Делал! И настроение снова меняется, заплаканные глаза улыбаются, потому что человек-то хороший рядом!

Минут десять требуется на всё. А партнёр может и не догадываться, какой огромный эмоциональный путь «мегера» каждый раз проделывает, чтобы поддерживать отношения, а не уничтожать их.

Потому что им каждый раз приходится снова и снова делать выбор, созидать или разрушать, а это трудно.

В общем, вы поняли, – я всех своих «мегер» очень люблю. Они замечательные.

Ничего в этой жизни не доставалось ей просто так. Каждую копейку она заработала, выгрызла, добыла – сначала тяжёлым трудом, потом хитроумными комбинациями. Сёстры только и умели, что завидовать, а она шла к своей цели не сворачивая, напролом.

Первого мужа она заездила работой, он умер от инфаркта. Второй умел пропускать её ругань мимо ушей и отвоевал статус-кво: она не вмешивалась в его дела вне дома, а он – в её методы воспитания детей.

Дети и подкачали.

Старшая уродилась малахольной, замыкалась в себе, боялась и матери, и жизни, и предала очень рано, в свои семнадцать лет – напилась таблеток, чтобы уйти навсегда.

Средняя всю жизнь старалась ей угодить, задобрить. После второго аборта она велела ей родить, хоть от анонимного донора, и выделила квартиру, где та будет отдельно жить. Внука мать забрала себе, он был ей нужен вместо третьего, пропащего, сына.

Младший сын выучился на финансиста и пристрастился к азартным играм. Доверить ему управление тем, что она наживала всю свою жизнь, она не могла.

Дочь разочаровала, не смогла устроить всё как надо и родила от знакомого. Тот подал на установление отцовства и заявил в суде права на её наследника.

Она отправила дочь к психологу, чтобы написал заявление на официальной бумаге, мол, отец ребёнка – психопат. Психолог со слов мамы писать про характер папы отказалась.

Суд тоже предал: признал права отца и обязал их с ним сотрудничать.

Она выдавала внука на два часа, запрещая быть в квартире и выходить из подъезда. Мальчик с отцом сидели в застеклённом пыльном аквариуме консьержки, читали вместе книжку, собирали Лего и обнимались.

Она добилась увольнения сердобольной консьержки и прекратила это общение.

В школе внук попробовал наркотики. Она боролась, лечила в нескольких клиниках, но врачи им попадались бездарные.

Теперь она хочет попробовать психотерапию.

На самом дне дантова Ада, в 9-м кругу, в ледяное озеро впаяны предатели доверившихся. Иногда они к вам приходят.

Они сидят на приёме. Суровая, крепко сбитая женщина держит за руку старшеклассника с оловянными глазами и уповает на разговоры раз в неделю.

Кивает на слова про жизнь в трезвости. Согласна на работу с психологом. Готова быть откровенной. Не возражает, что честность – краеугольный камень новой жизни. На словах о том, что нужен диалог трёх поколений семьи, вместе с мамой и папой, смотрит на меня ледяными глазами, бросает купюры на стол, поднимается и уходит.

Вера всегда со мной.

Нескладный, высокий мальчик покидает приёмную следом за бабушкой и растерянно задерживается в дверях. Я пожимаю его тёплую руку и прошу: «Найди меня в соцсетях».

Странным было то, что она не ответила ни на один телефонный звонок. Не отвечал ни мобильный, ни домашний, ни рабочий. Он написал ей сообщение в мессенджере, и увидел в ответ два слова: «Проверь почту».

Он возвращался из командировки по работе, ждал встречи, слал ей сообщения «зарегистрировался», «прошёл на посадку», «приземлились», «беру такси», а она в это время сидела и писала ему письмо:

«Не хотела тебе ничего говорить, пока ты занят. Сейчас ты летишь, а я пишу тебе, и в такси у тебя будет время это прочитать. Я ухожу. В квартире порядок, всё убрано. В ванной свежие полотенца. Прими душ. Расслабься. Твои таблетки на кофейной стойке в кухне. Прими снотворное и иди с утра на работу».

Он не осознавал того, что происходит, того, о чём прочёл.

Ключ долго не попадал в замочную скважину, руки тряслись, сердце колотилось, хотелось орать.

Он бросил вещи в коридоре и прямо в обуви прошёл к платяным шкафам и в спальню.

Она увезла с собой всю свою одежду и косметику. Квартира сверкала чистотой, которую он ненавидел. Махровые полотенца в ванной были выложены аккуратно выровненной стопкой.

«Ты можешь мне позвонить?» – написал он ей.

«Нет», – ответила она в мессенджере. – «Всё общение только по мэйлу».

Следующие две недели они переписывались.

Она объясняла ему, что это решение долго в ней зрело. Вспомнила ему все его неправильные поступки. Писала, что будущее никем не гарантировано, и нет смысла начинать всё заново, забывать всё, что было и стирать с доски долгие перечни претензий друг к другу. Сообщала, что она сделала свой выбор, и будет жить без него.

Он прямо спросил, хочет ли она развод.

Она ответила, что просто хочет пожить раздельно. Что их отношения зависят от них обоих. Что если он не хочет развода, она не будет настаивать. Что она много лет умоляла его не разрушать то, что они построили – семью. Что решение, безусловно, за ним.

Работа спасала, к алкоголю он запретил себе прикасаться. Через месяц он впервые заговорил с друзьями о том, что она переехала к маме. Вспомнил, как беспрекословно оплачивал её заграничные отпуска, ремонты, машину, покупки. Не бил, не обманывал, всё заработанное нёс в дом.

Друг ошпарил фразой «от него сбежала жена». Стало больно, до слёз.

Две недели он вечерами напивался и оплакивал своё одиночество. Родители заняли позицию невмешательства. Брат сказал, что надо было лучше трахать.

А потом у неё закончились деньги, и она вернулась.

Её колотит, когда она это рассказывает. Она всё знает про людей разного круга. Про порядочность. Старается успокоиться, но может только давить свой крик и плакать у меня на консультативном приёме.