Татьяна Мушурьян - Рассказы из доброй жизни

В доперестроечные времена существовали, как их тогда называли, ведомственные дома. Наш дом был детищем Гостелерадио и был построен в непосредственной близости от телецентра «Останкино». Дом был заселен работниками телевидения всех рангов: от начальников, журналистов и ведущих до хозяйственных и административных работников. Все жильцы со своими женами и мужьями, детьми и другими родственниками жили в хороших по тем временам квартирах, соблюдая уважительность друг к другу и не нарушая статусных границ.

На одной лестничной площадке с нами жила интересная дама со взрослой дочерью. Сначала мы общались мельком при случайной встрече в лифте или около дверей своих квартир, обмениваясь дежурными фразами. Затем разговоры на лестнице между квартирами стали каждый раз затягиваться надолго, и мы начали посещать друг друга по мере необходимости в этом общении. Соседка моя была женщина своеобразная, с ярко выраженной индивидуальностью. Помню, что с первых мимолетных фраз меня совершенно потрясло ее чувство юмора, без тени улыбки на абсолютно серьезном лице. Это поначалу повергало меня в легкий шок, и только потом я научилась правильно на нее реагировать: она не шутила, она так разговаривала. Голос у нее был томный, манера говорить чуть замедленная, а в руке всегда дымилась сигаретка. У нее было два или три мужа, но теперь она была в разводе и о своих мужьях не очень любила вспоминать. Дама она была с характером: приехала в Москву из Сибири работала в телецентре еще на Шаболовке, долго жила по общежитиям и коммуналкам и, наконец, получила двухкомнатную квартиру на себя, дочь и последнего мужа, который потом бросил ее и ушел к другой женщине. Мужчин она одновременно и любила, и не очень жаловала, хотя говорила о них всегда с пикантной улыбкой, называя их всех «чудаками с ошибкой в орфографии». Вообще, правды ради надо сказать, что она виртуозно пользовалась ненормативной лексикой, но в ее устах это не звучало грубо и вульгарно, а говорилось только к месту, да еще с легкой небрежностью, как бы ненароком. В ней трудно было заподозрить ее «пролетарское» происхождение, и я всегда удивлялась ее загадочной манере завораживать собеседника течением своей мысли.

Она элегантно одевалась, была всегда ухожена и не обделена вниманием мужчин, к которым относилась как к эпизодам в ее непростой, в общем-то, жизни матери-одиночки. Но на сегодня у нее остался один старый друг, коллега по работе в «Останкино», с которым они обменивались воспоминаниями о долгих годах совместной работы, обсуждали жизненные проблемы и свою одинаково не сложившуюся личную жизнь.

Несмотря на большую разницу в возрасте, мы как-то очень быстро сблизились и стали постоянно нуждаться в общении друг с другом.

Меня всегда, словно магнитом, тянуло к интересным людям. От своей соседки я получала поток энергии – мощный и положительно заряженный. Как ни странно, ее дочь не унаследовала от матери хоть сколько-нибудь похожего обаяния и изящных манер. Она была замкнута, необщительна и производила впечатление этакой суровой и воинственной девушки. Даже внешне она не была похожа на мать: крупная, всегда с короткой мужской стрижкой и манерами этакой женщины-бойца. Единственное, что у них было общего, – это улыбка: добрая, немного наивная, с ямочками на щеках. Но очень редко она вдруг раскрывалась, и в ней просыпался добрый и наивный ребенок, с обожанием смотревший на свою мать. Моя соседка была женщиной авторитарной, это, видимо, и сказалось на формировании характера ее дочери. Она рассказывала мне, что на работе ее любили, но побаивались за бескомпромиссность и «правду в глаза». Видимо, то же самое происходило и за закрытой дверью ее квартиры. Но дружить она умела, и подруг у нее было много. Нрав у нее был крутой, однако проявлялся он, я бы сказала, элегантно, и именно благодаря этому она проработала столько лет на административной должности в очень сложном творческом сообществе среди сплошных «гениев» и «великих».

Однажды, во время очередной беседы, я спросила у своей соседки:

– Как же так, вы такая обаятельная, неординарная женщина…

– Да, – перебила она меня. – Я женщина с шармом.

– А дочь у вас совсем другая. Вчера видела ее на улице, и она шла с таким лицом…

– Словно шла взрывать Крымский мост, – томно продолжила она мою фразу без тени улыбки.

Как-то раз, когда мы болтали у нее на кухне, зазвонил телефон, и одна из подруг стала долго и подробно рассказывать о своей болезни, о том, как ей плохо, что врачи ничего не понимают, что лекарства не помогают и что вообще она, видимо, доживает последние дни. В ответ на это я услышала:

– Что ты! Разве можно тебе сейчас умирать? Цветы в магазинах и на рынках такие дорогие!

Хорошо знавшая ее подруга сразу прекратила плакаться, и разговор перешел на более радостные темы.

Был у нас в доме сосед, занимавший в прошлом достаточно высокое положение, но за пьянство был уволен и, спившись окончательно, превратился в запойного алкоголика. Он опустился, стал похож на бомжа и в пьяном состоянии был очень агрессивным: прошлая начальственность давала о себе знать в полной мере. Он цеплялся к людям, орал на дежурных по подъезду, и все шарахались от него и боялись заходить с ним в лифт.

Мне часто «везло», так как он, живя ниже, часто подсаживался ко мне в лифт на своем этаже, и я, дрожа от страха, старалась даже не смотреть в его сторону. Но он меня не «задевал» и даже, когда лифт останавливался внизу, делал шаг назад и, дыша на меня перегаром, галантно вытянув руку к выходу, вежливо, но с трудом выговаривая, всякий раз произносил: «Прошу Вас, миледи!» Зная про этот его всплеск неожиданной галантности в мой адрес, соседка называла его «наш джентльмен».

Однажды поздно вечером, когда я заходила в подъезд, увидела вышедший из лифта милицейский наряд с автоматами наперевес. Поднявшись к себе на этаж, я повстречалась с соседкой, видимо, недавно вернувшейся с прогулки.

– Интересно, что это у нас в доме произошло? Три милиционера, с автоматами, такого я еще не видела!

– Да ничего особенного, – как обычно, с томной интонацией отвечает соседка. – Это они «нашего джентльмена» спать укладывали…

Однажды, в один из моментов беспробудного пьянства, он шагнул со своего балкона на пятом этаже прямо в «никуда», но, упав на густые деревья с этой стороны дома, удачно приземлился на газон, отделавшись только сломанной ногой. Когда скорая грузила его на носилки, он громко ругался, что они тащат его по грязной земле, а у него носки новые. В больнице он «не прижился», и его быстро выписали домой, после чего он запил беспробудно и вскоре умер у себя в квартире, не приходя в сознание после очередного запоя.