Геннадий Сердитов - Куда глядят монументы

Третьим ребёнком Топорковых была дочь Шура. Красивое лицо с необыкновенно большими печальными глазами. Она редко выходила из дому, поскольку сильно хромала – с рождения одна её нога была короче другой. Жили они на первом этаже, и её часто можно было видеть сидящей у окна. В картинных галереях мира висят сотни живописных полотен на тему «Женщина у окна», поистине глубокая и неисчерпаемая тема. Сменялись эпохи, страны, стили живописи, одежда и причёска, окружающие предметы… Но не книги, прялки и вязание привлекают зрителя в этих картинах. Художники пытались изобразить, прежде всего, Ожидание и Надежду, иногда – Печаль и Безысходность. Такую печаль и безысходность в облупившейся раме окна мы могли часто видеть, гоняя мяч во дворе. Такими я и запомнил глаза Шуры Топорковой.

В нашем доме обитало несколько многодетных семей. Одна из них, семья Кантемировых, лишилась отца ещё в Финскую войну. Был в этой семье очень колоритный тип, Вовка Хромой, сапожник, пьяница, драчун и весельчак. Он ещё до войны лишился одной ноги, по своей шалости попав под трамвай. Вовка был старше нас, чинил обувь всем жильцам дома и по совместительству гнал в сарае самогон, что по тем временам было очень даже наказуемо. Его любили за лёгкий нрав, за шутки-прибаутки и золотые руки.

Вот этот Вовка и углядел «барышню в окошке» – Шуру Топоркову. Мне довелось видеть эту пару, возвращавшуюся из парка. Они шли рука об руку, сильно хромая на один бок. А главное, их лица светились от восторга. Казалось, весь мир вокруг замер и радуется неподдельному счастью этих калек.

Весь мир, но только не дядя Ваня Топорков. Будучи человеком крутого нрава и кондовой домостроевской патриархальности, он запретил Шуре не только встречаться «с этим шалопаем и пьяницей», но и вообще выходить на улицу. И снова можно было видеть в окне красивое девичье лицо с ещё более печальными, чем прежде, глазами.

А что же Вовка? Наш влюблённый Ромео, вместо того, чтобы грамотно выстроить осаду и довериться целительному бегу времени, запил. И в пьяном виде неоднократно пытался пообщаться с дядей Ваней, а потом и влезть в окно к Шуре. Будучи с позором выброшенным на улицу, он ушёл в крутой запой. Последний раз я его видел, когда он пытался прорваться на мою свадьбу и затеял драку с гостями, вышедшими покурить на улицу. Я тогда сгрёб его в охапку и отнёс в их комнату в соседнем подъезде, где он благополучно заснул на диване.

Что касается Шуры… Долгой зимой, последовавшей за отцовским запретом, её не стало. Никто из соседей толком не знал, как это произошло. Хотя болтали всякое.

Потом мы все разъехались, оставив свои картофельные огороды и дровяные сараи, а дощатый дом наш был разобран на дрова.

Моя мама как-то умудрялась общаться со своими прежними соседками, разбросанными по всему городу, при отсутствии не только нынешних мобильных телефонов и компьютеров, но и домашних телефонов в большинстве тогдашних квартир. Иногда она ездила на Ситный рынок, где старо-деревенские частники торговали редиской и корешками. Короче, жиденький ручеёк новостей с прежнего места нашего обитания продолжал потихоньку журчать. Так я узнал, что мой приятель Вовка Топорков по кличке Имай женился на Лёльке, жившей неподалеку в частном доме, но всё время проводившей в нашем дворе.

Вовка был моим постоянным соперником, мы с ним жили по одной лестнице и часто дрались. Обычно он поджидал меня на площадке возле своей квартиры и нападал. Я был выше его ростом и сильней, а он – жилистей и проворней. Дрались мы обычно до первой крови, у меня был слабый нос, и при первой же встрече с Вовкиным кулаком кровь из моего носа лилась в три ручья. Мама очень не любила отстирывать кровь с рубашек.

Но старо-деревенское житьё-бытьё запомнилось мне не только драками. За восемнадцать лет обитания в одном дворе были не только драки. И, уйдя во взрослую жизнь, я не затаил зла на Вовку. Всегда вспоминаю всех своих тогдашних приятелей с теплом. В том числе и Вовку Имая.

Был он четвёртым ребёнком в семье Топорковых. Через некоторое время я узнал от мамы, что он, якобы уличив молодую жену в супружеской неверности, зарубил её, а сам выкинулся из окна. Вот такой ужасный ужас. Бытовой, но всё равно, ужасный.

Мои дети тогда смотрели по телевизору фильм-сказку «Варвара-краса, длинная коса». Там сказочное страшилище Чудо-Юдо высовывает из воды костлявую руку, хватает царя Еремея за бороду и кричит: «Должок!», напоминая тому, что за своё давнишнее избавление от смерти, тот должен отдать сына.

И осенило меня тогда: дядя Ваня Топорков не уподобился ли он царю Еремею? Не за свои ли избавления от смерти на войне он расплачивается жизнью своих детей? Тем более, что уходили они из жизни в том возрасте, в каком сам дядя Ваня смерти избегал.

Я не верю ни в чёрную, ни в белую магию, так мне проще жить, иначе можно с головой погрязнуть в болоте мракобесия, не имеющем ни дна, ни берегов. И в конец замутить себе и без того «краткий миг между прошлым и будущим». Но история семьи Топорковых заставила меня всерьёз задуматься.

Пятым в их семье был Юрка. Он родился уже после войны. О его судьбе я ничего не знаю. Да и не хочу знать. Откровенно боюсь. И очень надеюсь, что он дожил до преклонных лет, обзавёлся детьми и внуками, продолжил род Топорковых. Преодолел «родовое проклятие», в существовании которого я до сих пор сомневаюсь.

Тем не менее, я вздрагиваю, когда слышу слова «чудом избежал смерти».

Довелось мне как-то побывать в церкви Мадонны ди Монтенеро, что укрылась в живописных рощах на склоне горы в окрестностях итальянского города Ливорно. Сама церковь ничем примечательным не запомнилась – ни хуже, ни лучше десятка других небольших провинциальных католических храмов как в самой Италии, так и во Франции и в Бразилии, в которые мне довелось заглянуть. А вот пристройка к церкви впечатлила и меня, и моих спутников. В этой пристройке собраны подарки от людей, спасённых от верной смерти, как они сами полагали, Мадонной ди Монтенеро. Многочисленные колье, браслеты, серьги, перстни с драгоценными камнями, шпаги с позолоченным эфесом, эполеты и аксельбанты, рисунки и старинные фотографии, например, с изображением экипажа, повисшего над пропастью, какие-то открытки с описанием спасительных чудес…

Мои спутники только ахали, а я вспомнил Ивана Топоркова и пять его смертей…

КУДА ГЛЯДЯТ МОНУМЕНТЫ

рассказ

Сергей Иванович и его друг Альберт Ильич играли в шахматы, На самом деле уже не играли, а просто беседовали за шахматным столиком. Скорый и неизбежный финал шахматной партии был ясен обоим, Сергей Иванович традиционно проигрывал. Но он не спешил укладывать многострадального чёрного короля к ногам обступивших его нахрапистых белых фигур, тянул время ради самочувствия друга – чем дольше тот пробудет в состоянии победного эндшпиля, тем лучше. И домой Альберт поедет, напевая под нос «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». И перед сном у него будет нормальное давление. И сны у него будут розовые. И утром он весело прокричит в телефонную трубку: «А как я виртуозно вчера твоего ферзя уконтрапупил, а?»