Коллектив авторов - Мой самый второй: шанс изменить всё. Сборник рассказов LitBand

– Deep Purple.

– Простите, что?

– Deep Purple, – повторила Вика второй раз, нисколько не смутившись насмешливого взгляда Игоря.

– Извините, а у вас есть какое-нибудь музыкальное образование?

– Да. Восемь лет музыкалки по классу фортепиано.

– Ну, это в корне меняет дело. Тогда рискнем.

– Еще один нюанс. Я буду приходить не одна. С сыном. Ему два года. Он не ходит в детский сад. Оставить мне его не с кем. Поэтому придется вам терпеть его присутствие за двадцать тысяч.

Игорь улыбнулся:

– Это впервые в нашей практике, но… попробуем.

Учеба началась. Когда Вика впервые ударила по барабану, он отозвался внутри нее глухим стоном – эхом семи прожитых московских лет. Она словно заново пережила все: боль, обиду, унижение, непонимание, злость, нереализованность, несбывшиеся мечты, глупые надежды. Удар, еще удар. Она выколачивала это все из себя, из своей головы и из своего сердца. – Вот тебе столица нашей Родины. Вот тебе прима Большого и Малого театров. Вот тебе, чтоб ты сдох, бабник-режиссер. Вот тебе ночевки на вокзале. Вот тебе прохудившиеся сапоги. Вот тебе банка килек на два дня. Вот тебе обожаемая свекровь, живущая в соседнем доме и за два года даже нос не показавшая внука посмотреть. Вот тебе Толян с твоей гнилой сантехникой. Вот тебе слабая, раскисшая нюня, превратившаяся в мамку с вечно грязной головой и растянутыми футболками. Вот тебе… Она не остановилась, пока не выколотила из себя все прошлое, которое мешало, душило и не давало дальше жить.

Через три месяца Рома, вернувшись домой пообедать и не застав Вику с Сашей, обнаружил на кухонном столе под тарелкой для супа приглашение на выпускной экзамен в Ночной клуб “Zigzag”. В программке среди участников значилась Викина фамилия. Ромка набрал телефон жены. Он был вне зоны доступа. Немного подумав, позвонил Юле, ближайшей Викиной подруге.

– А, да. Знаю. Сегодня в 21.00. Ты приходи, приятно удивишься.

Ночной клуб был забит до отказа. На сцене ведущий выкрикивал имена выпускников. Рома увидел Юлю, рядом какой-то парень держал на плечах маленького Сашу. Рома начал пробираться к ним через толпу, но тут ведущий объявил:

– Виктория Белова.

Она вышла. Это была уже другая Вика. В рваных джинсах, белой майке, с короткой мальчишеской стрижкой (когда успела подстричься?). Она прошла на место барабанщика и… раз, два, три! – взлетели вверх барабанные палочки. Зал взревел, услышав знакомые ноты дип пёпла. Она энергично колотила по ударной установке. Зал так же энергично голосил знакомые слова припева. Ромка смотрел на нее. Что-то изменилось. Что-то неуловимое, то, что уже не вернуть. Он что-то упустил, но что и когда? Он теперь знал, что как раньше уже не будет. Не будет совместных поездок в Геленджик, не будет прогулок по ночной Москве, не будет вина из пакетика под деревом, не будет катания на плюшках, валяния в снегу, не будет бессонных ночей и ее счастливого взгляда, каким только она умела смотреть на него. Палочки взлетали и опускались, и с каждым их ударом она отдалялась от него все больше и больше На парапете сцены, освещаемый светом софитов, как символ их прошлой жизни, растопырив лапы, сидел огромный плюшевый медведь.

Шелестела листва – ворох времен. Терпкий запах почвы сгущался в воздухе и, заливаясь в легкие, опьянял. Видавшие многое шатры рвал ветер. Под Руаном разбился цирк-шапито, обещая жителям подарить радость и яркие впечатления в серые осенние вечера. На улице стоял 1987 год.

После представления жонглеры жарили каштаны; акробаты, облаченные в серебристые трико, устало сновали от стола к столу, наполняя тарелки; медвежонок Пашка непрестанно приседал и бил в бубен в такт аккордеону старика Жана.

– Ты не обращай внимания на него. Не принимай на свой счет: он со всеми такой – грубый, ворчливый, – успокаивал Агнешку Яков.

Агнешка молча водила палкой по земле.

– Да все нормально. Я привыкну. Я ко всему привыкаю.

– Что ты, Агнешка… Не стоит так… – Якову не было и тридцати, но он с родительским сочувствием смотрел на семнадцатилетнюю девушку, завернутую, как воробышек, в шерстяные палантины и шинелевое пальто.

– Агнешка, станцуй нам! – крикнула Ингрид, сбрасывая свои крылья на ящики с провизией.

Агнешка не решалась.

– Давай! Ты же хочешь выступать – так начни сейчас! – настаивала Ингрид, протягивая руку, осыпанную блестками. Затем она прошептала: – Дамиана здесь нет – он сидит в своем фургоне.

Только тогда Агнешка согласилась.

Когда Агнешка танцевала, пропадала ее неуклюжесть. Из-за ее пластичности директор цирка, мсье Ажан, согласился взять пухленькую робкую девушку в качестве танцовщицы с предварительным обучением – он очень любил новые лица, которые могли освежить программу его цирка.

Ангешка покинула отчий дом, едва окончив школу. Отец завел новую семью, перестал интересоваться жизнью дочери, ее будущим – она чувствовала себя целлофановой – невидимой и бесполезной. И когда Агнешка бродила по улицам города, она увидела голубой неон «Сияние» – вывеску над входом в цирк – и подумала: «А почему бы и нет».

Агнешка не знала, чего хотела, о чем были ее мечты. Но когда она танцевала, то становилась кем-то другим. Она уносилась за пределы своей пустоты, растворяясь в воздухе вместе с запахами листвы, трюфелей и костра.

– Ты выглядишь максимально убого в этом платье. Я б сначала похудел, а потом уже так одевался.

Агнешка стояла перед Дамианом в платье Ингрид, которое она примерила для танцев. Его слова змеями сжали ее грудную клетку, горло, не давая ей глотнуть воздуха от страха и стыда. Да, действительно, платье плотно сидело на ней.

– И нечего смотреть на меня так. Я ж тебе правду говорю. И вообще – как ты можешь танцевать, когда у тебя медвежья походка? – медленно и смело продолжал он резать девушку.

Агнешка и слова не могла промолвить. За месяц, что она прожила в цирке, от этого человека она услышала много оскорблений. Он пожал плечами и пошел к выходу на арену.

– Дамы и господа, единственный и неповторимый – огнеопасный Дамиан! Встречайте!

И арену захлестнули возгласы и аплодисменты.

Навзрыд плакала Агнешка в тот вечер – она не понимала, откуда в человеке может быть столько желчи.

Тем же вечером Дамиан вернулся в свой фургон с температурой. Наутро врач сказал, что у него двустороннее воспаление легких. В больницу Дамиан ложиться отказался, потому что он не любил больниц. Цирку пришлось отменить огненное шоу. Артисты особо не изъявляли желания навещать Дамиана, и все, кроме врача, забыли дорогу к его фургону.

Агнешке все казалось пресным: она без энтузиазма тренировалась с Ингрид, гуляла по территории цирка без страха натолкнуться на Дамиана – в ее жизни пропала та острота, которая пробуждала эмоции, – теперь ей все было безразлично… снова – как до встречи с Дамианом.