АЛЕКСАНДР ОКОЛЕСНОВ - Два билета на Париж. Воспоминания о будущем

Желание быть наравне с другими и тайное желание в чем-то быть лидером. С трудом и со скрипом, но все-таки дворовые ребята Старого парка приняли меня в свой круг. Может быть, не так, как бы мне хотелось, но то, что я был уже не чужим в Старом парке, меня уже радовало.

Это произошло еще и потому, что многие из ребят этого двора учились в вечерней школе при КМЗ, там, где учился и я. Наши жизненные интересы пересекались, а желания совпадали.

Деловой двор все меньше стал меня интересовать. Я буквально рвался со двора. Мне хотелось бывать там, где, как мне казалось, происходили и еще произойдут самые важные в моей жизни события.

А события развивались стремительным образом. В начале семидесятых жильцов стали выселять в новые районы, Старый парк списали на слом. А за год до этих событий уехал в Россию Володя Дудник. Островок юности растаял на глазах.

Осталось грустное воспоминание о том, как в походе в Набрани разбила нашу группу горная река, как плутали по лесу и добирались домой, кто как мог. Почему грустное? Потому что ребята отвернулись от меня, а жизнь не дала мне шанса и времени реабилитироваться, оправдаться благородными поступками, хотя вины за собой я не чувствую. Виновата была наша молодость и бесшабашность, с которой отнеслись ребята к походу. Из всех лишь Володя Дудник понял меня и поддержал.

Но сегодняшняя жизнь покруче той горной речки. Так разметала нас по разным частям света, что и рады бы сейчас увидеться, да не получится.

Единственное, о чем сейчас я жалею, так это о том, что сам разорвал дружеские отношения с Дудником. Не стал писать ему, посчитав его отъезд в Россию предательством.

Западный берег азербайджанского Каспия, что вдается в море на шестьдесят километров в виде орлиного клюва, называется Апшеронским полуостровом. Здесь множество грязевых сопок, бессточных котловин, имеющих солончаки и соленые озера. Пустынные барханы с подвижными песками, которые, плавно сползая в море, переходят в прекрасные песчаные пляжи. Временами эти пляжи удивляют своей безлюдностью в разгар курортного сезона. Крупными оазисами разбросаны по полуострову курорты, лечебницы и пионерские лагеря. Триста дней в году здесь дуют сильные северные ветры, которые разносят пески по городу и селениям.

По полуострову кольцом проложена электрифицированная железная дорога. Она связывает поселки в живой единый организм, который существует непонятно по каким законам. В электричках в летнюю жару мальчишки разносят и продают воду, а предприимчивые крестьяне возят на рынок овец. Азербайджанцы – народ ушлый. Даже в расцвете социализма они умели добывать деньги, не работая в госструктурах, а живя, в основном, за счет торговли. Помню, как отец привез из горного селения неизвестно каким образом добытого живого дикого кабана. А перед тем как застрелить, его во дворе развязали. Кабан метался по двору, а отец бегал за ним, бабахая из ружья. Было смеху потом.

Мальчишкой я исходил и изъездил полуостров вдоль и поперек. Лазил по грязевым вулканам, собирал дикий инжир и ежевику, купался в соленых озерах. Прошел пешком всю береговую линию полуострова. Ловил морских раков и бычков. Собирал по берегу морскую траву для матраца, ракушки. Море всегда притягивало меня буйством своей стихии. Ему я посвятил первое в своей жизни стихотворение.

В шестьдесят втором году, когда я бросил дневную школу, мать устроила меня к себе на работу, на железную дорогу. Это дало мне возможность бесплатного проезда в электричке. Поэтому каждое свободное воскресенье я пытался использовать максимально.

Особых достопримечательностей на полуострове нет. В основном, многие районы утыканы нефтяными вышками с качалками, а земля вокруг них залита нефтью. Между вышками по узкоколейной железной дороге снуют маленькие паровозики, развозя по нефтяным промыслам нефтяные цистерны и рабочую смену. Такие паровозики в народе назывались «кукушками». В них было что-то детское, и детвора, убегая из школы, каталась в них. Для меня это было что-то вроде детской железной дороги. Двигалась «кукушка» медленно, словно везла народ на экскурсию. Многие пассажиры выпрыгивали на ходу у нужного места, не дожидаясь остановки. Но иногда под горку неслась она так быстро, что дух захватывало. Вагончики мотало из стороны в сторону, они словно готовы были выпрыгнуть из виляющей колеи. После таких «экскурсий» я приходил домой весь измазанный нефтью и долго оттирал керосином портфель, обувь и одежду.

Самым любимым моим местом бродяжничества был остров Артем. Сюда два раза в сутки ходила электричка. Само слово «остров» приводило меня в трепет. Когда я впервые ступил на его землю, мне казалось, что я очутился на острове сокровищ. С большой землей он был связан двухкилометровой дамбой. Здесь была хорошей рыбалка. Но лучше всего ловились раки. Однажды к дамбе величиной со шкаф прибило огромную голову белуги. Когда я перевернул ее, увидел, что она сплошь увешана раками. Я сразу собрал полную сумку и авоську. Раков я потом раздал во дворе, потому что знал: в этот раз мне от матери обязательно попадет за путешествия.

Свободы у меня было предостаточно. Алишка бросил нас, когда мне было одиннадцать лет. Мать работала на железной дороге по двенадцать часов. Сестра Эмма всю неделю была в интернате. Школа меня упорно вытесняла из своей среды. И за двойки, и за мою несговорчивость с учителями, и за прогулы. А тут еще у матери приключился роман с Женей Евтеевым, который был на десять лет моложе нее, и ей было не до нас с сестрой. В общем, свободный гражданин свободной страны. Единственное, от чего я страдал, так это от нехватки дома еды. Зарабатывала мать мало, а я рос быстро, питался плохо, и вечно был голодным.

Гуляния мои прекратились в пятнадцать лет, когда мать устроила меня к себе на работу, и я пошел учиться в вечернюю школу при КМЗ. Точнее, мои похождения приобрели организованный характер. Я всерьез занялся туризмом.

Свою первую получку я потратил на подарки сестре и матери. А в свой первый рабочий отпуск мы решили всей семьей поехать в Ленинград. Билеты на поезд у нас с матерью были бесплатные, так как мы работали на железной дороге.

Мать купила четыре ящика отборных помидоров, уложила их в два чемодана. Взяв немного вещей в дорогу, мы отправились в путь в прицепном вагоне через Москву. Ни родственников, ни знакомых в Ленинграде у нас не было.

Дорога долгой не показалась. Через три дня мы были на месте.

С вокзала с помидорами мы сразу отправились на рынок. Надели фартуки, встали за прилавок и, чтобы быстрей избавиться от них, стали продавать по госцене. Здесь мать разговорилась с соседкой по прилавку – Галей. Познакомились. Так как ночевать нам было негде, тетя Галя предложила нам остановиться у них. Жила она в деревне Торики у станции Горелово, что в двадцати пяти километрах от Ленинграда по Гатчинской ветке.