Владимир Корчагин - Выбор ваш. Подборка стихов

Мне не понятен собственный мотив
К уединению затворника стремиться,
Я средь людей общеньем с ними жив,
И говор их, приятно видеть лица.

На полках книги, множество томов,
Я как бы окружен всегда толпой немою,
И чувствую я их невнятный тихий зов:
Заговорят, как том в тот час открою.

Простой рассказ, печальная ли повесть
В мою судьбу ворвётся со страниц,
Гадаю наперед, фортуна что готовит,
И спорю, и иду с героями на риск…

А радио включи – живые голоса,
И мнится мне, беседуют со мною;
Средь музыки забыться с полчаса;
Иль вдруг душа мучительно заноет.

И мира пульс во мне согласно бьется.
Я одинок? Да нет же, я со всеми!..
А уединиться если часом доведется,
Я погружен в себя, не замечая время.

Отца я помню, как в тумане,
Пять-шесть найдется эпизода,
Но память детская обманет,
В те дни, вернувшись через годы.

Веселый, стройный и подвижен,
А может, строгий, даже злой,
В рассказах мамы его вижу,
Во мне, ребенке, он живой.

Семейный стол полуовальный,
Отец, я слева, справа брат,
Он усадил нас специально —
Учить приличиям ребят.

Мне ложку левою рукою
Взять неосознанно хотелось,
Отец мне строго: Что такое? —
Бьет подзатыльник то и дело.

А брат откусит хлеб и долго
Жует его и не глотает,
Отец встряхнет его за холку, —
Не подавись, запей-ка чаем!

К его приходу дети в чистом
Должны одеты быть и рядом,
И стол накрыт семейный быстро,
После отца все только сядут.

Жена должна сидеть напротив,
А рядом с мамой дочь Галина;
Кастрюля с супом, с мясом протень;
Отец вино нальет с графина…

Сам помню ль это пятилетним,
Иль мама позже рассказала,
Как притихали сразу дети —
Отец входил неспешно в зало.

И те семейные застолья,
И воспитательные меры,
Не мог придумать я, тем более
С годами в память крепнет вера.

Если нечего сказать,
Если чувства не понятны,
Надо просто помолчать,
А молчать, порой, приятно,

Необычно, и неплохо.
Говорить, когда не надо
Ни с улыбкой, ни со вздохом.
Почему душа не рада

Тишине внутри себя?
Неуютно ей как будто,
Мысли чувств не теребят,
Не стараются запутать

Чувства мысли. Тишина,
Но вблизи, а где-то глубже, —
Ум не видит ясно дна, —
Ветер ярости разбужен,

И взорвет поверхность вод,
Но когда, не угадаешь,
Страсть безумия придет.
А пока душа пустая,

Хоть и вольно, но тревожно,
Что в ней варится тайком?
Помолчу, пока что можно,
Душу слушать мне потом.

Старой защитной корой шелушится,
Что под душой мы в понятьях имеем,
Что обитает, сосущее соки, под нею,
Жучков-короедов там рыскает птица,
Кабы до смерти не сгрызли, годится

Душе этой самой все недруги-други,
Она под корой шелушащей в кольчуге,
Не в панцире, не в скорлупе окаянной,
И не темнице, она под корой слоистой,
То сонная в соке, то рвется неистово,

И в камбий течет кровоточащей раной,
Чтоб почки на волю рванулись бы жадно,
Кора оживает зеленой одеждой парадной,
Взрывается пеной цветочной дурманной.
Кто знает, за старой что скрыто карой,

В стареющем древе душа ль молодая,
Даже, которая, пень превращает порою
В куст буйный, и сломы покроет смолою,
Но может и дуб вековой загубить, покидая
Его от тоски в одночасье, какая, кто знает.

Засыпная изба, шесть на восемь, и печь,
Типа русской, в середке – громадой.
На морозе продрог, если, можно прилечь
Хоть втроем, и тесниться не надо.

Палку-конь, оседлав, нарезая круги,
Я скачу и скачу вокруг печки в атаку,
На пути табурет, слышу звон кочерги,
Мне смешно, хоть и хочется плакать:

На коленке синяк, и заноза в ладонь,
Ну и пусть – я врагов победитель.
Печка дышит теплом, догорает огонь,
И меня, я на ней уже сплю, не ищите…

Туда мне ехать бесполезно
Следы, затертые искать,
Там в новой жизни я исчезну,
Как лет минуло тридцать пять.

Не постоять мне на «Орбите»,
Друзей не встретить, где они?
И вы меня там не ищите.
Мы в новой жизни не видны.

Пень сгнил давно в Зеленой роще,
Где пили водку за успех,
Туда не ехать будет проще,
И без того я помню всех.

Мой первый курс неповторимый,
Событий в нем не перечесть.
Студгородок проеду мимо,
И увезу с собою весь.

Сойти, зачем на остановке,
Где мне чужая молодежь,
И не стоять у самой бровки,
Тех дней чудесных не найдешь.

Сказал и… вышел торопливо,
Боясь на ленту опоздать…
Пусть всё в былом, но я счастливый
С минувшим встретиться опять.

Печное отопление в пятиэтажных,
в домах кирпичных, и без лифта.
На чердаках веревки бельё сушить
привязаны к стропилам.
«Бомбоубежище» и стрелка-указатель
чернеют крупным шрифтом.
В подвалах тесно: там ящики, клетушки,
Как население углем тогда топилось.

Раздолье нам, ребятам: подвалы, чердаки
доступны для тусовок в любое время суток.
Там схроны и лежанки, от взрослых тайники.
Там старшие ребята играют в карты будто
по-крупному на деньги, ворованное прячут.
Там место для свиданок, выпивок и драчек.

А малышне в ту пору, как я сам, дошколятам
казались ужас-сказкой те чердаки, подвалы.
Таинственные тени, страх темноты заклятый
к себе магнитом тянут, какой-то звук, бывало,
В углу раздастся темном, душа уходит в пятки.
Но мы туда стремились, играли даже в прядки.

А город разрастался среди тайги бескрайней,
вбивали сваи шумно, копали котлованы…
За Вычегду за зверем ушли лесные тайны,
Как здесь от новостроек в земле зияли раны.
У старого завода большой завод фанерный
Заложен еще в зиму, как основной, наверное.

Бараки, частный сектор, дома из бруса всюду
В два этажа, с полсотни, где мы когда-то жили.
Тех мест из детства разве когда-нибудь забуду,
и школу, и конюшню, церквей старинных шпили.
Аэродром, за лесом поле, куда толпой бежали
Смотреть мы, ребятишки, как самолет сажали.

Клуб, склады, водокачка, через мосток и школа.
За ней завод фанерный, гараж, забор, сторожка…
Как далеко те годы, места, где был я молод…
Вот вспомнил ненароком, и погрустил немножко.