Софья Сонецкая - Две полоски

Тоня усердно искала седьмой, для полного счастья. Ведь 7- счастливое число.

Вдруг кто-то закрыл ей глаза теплыми ладонями. Она положила на чьи-то руки свои, неистово мечтая, о чуде. И оно произошло. Обыкновенное чудо.

Перед ней стоял Он.

Антон. Повзрослевший, возмужавший. Она смотрела на него, совершенно потеряв дар речи.

Воздух был напоен ароматом сирени и яблони, он сводил с ума, дурманил, пьянил.

«Привет, малая! – сказал он и взял ее, безвольно висевшую руку в свою, – Ба! Да, ты стала совсем взрослой! Сколько тебе? Уже 16? Как быстро время летит! Женихи-то есть?» – улыбался он, не сводя с нее взгляда. Весной, стоявшая пене белых кружев легкая, хрупкая, неожиданно повзрослевшая, девочка, поразила его воображение.

«Тургеневская!» – подумал он про нее.

На Машкиной свадьбе, Антон был свидетель жениха. В самый разгар веселья, когда все танцевали, заиграла медленная песня. Она до сих пор помнила ее. Алла Пугачева пела про какую-то белую дверь. В этот момент он и пригласил ее на танец в первый раз.

Эта белая-белая дверь стала для нее символом надежды, и до сих пор в ее квартире были обычные, с советских времен, белые двери, которые она ежегодно красила. С ними было столько мороки, они не вписывались в интерьер, но Антонина стояла горой, не давая сменить их.

Вскоре после свадьбы он пригласил ее на настоящее свидание. Тоня была на седьмом небе от счастья! Они гуляли по городу, до самой ночи и счастливее ее не было на всей земле.

Мария частенько предупреждала Тоню, чтоб та не обнадеживалась, что Антон жуткий бабник, и долго удержать его интерес невозможно.

Тоня видела это. Не возможно было не увидеть его восхищенных взглядов, которыми он провожал каждую юбку.

Он родился таким, говорила впоследствии ее свекровь. С пеленок он умел так улыбаться женщинам, ее подругам, что те души не чаяли в этом, малюсеньком херувимчике, белокуром и кудрявом, голубоглазом и очень жизнерадостным. Начиная с детского сада, девчонки толпами ходили за ним. Подруги свекрови продолжали любить его и для каждой он умел найти слова: «Тетя Лиля, какая у вас красивая кофточка!» или «Тетя Оля, угощайтесь конфеткой, последнюю для вас оставил»

«Это у него в крови. Прими его таким, если желаешь ему счастья. Он ведь и сам не рад, тому, что родился ловеласом» – говорила ей свекровь.

И она принимала.

Они встречались в среднем раз в месяц, после встречи он пропадал, и появлялся в ее жизни тогда, когда ему заблагорассудится. Иногда она узнавала о каком-нибудь головокружительном романе с какой-нибудь блондинкой, или брюнеткой. Бывали и шатенки, но они скоро надоедали ему. В ней же он находил покой и умиротворение.

Когда ей исполнилось 18, он неожиданно сделал ей предложение, удивив ее безмерно. И через месяц их левые руки украшало непростое украшение- обручальное кольцо.

Точнее украшало ее руку, так как свое он снял сразу после свадьбы, и больше его она кольцо ни разу не видела.

Тоня была счастлива! Она даже в самых смелых своих мечтах и надеяться не могла, что он снизойдет до нее. Для нее он был почти божество.

«Только учти, чтоб никаких детей!» – заявил он ей тогда. И она строго следила за этим.

Теперь она жалела о том, что не ослушалась его. Детей она очень любила и хотела. Но… увы, ей не хватило силы духа на это.

Тоня считала себя серой мышкой, каким-то немыслимым образом получившей главный приз в лотерее «Спортлото». Вся жизнь ее вертелась вокруг него. Лишь бы Антошеньке было хорошо! Она безмерно утомляла его этой приторной заботой, этой бесконечной любовью, от которой он чувствовал себя неполноценным, ведь он так любить не умел. Он сбегал от ее заботы, бесконечного ее самопожертвования. Он чувствовал себя грязным на фоне ее ослепительно белой, без малейшего пятнышка, души.

О! Как бы он хотел, что бы она была человеком. Простым обычным человеком, но она была ангелом. С нимбом.

Они оба комплексовали и чувствовали себя неполноценными рядом с друг с другом.

Ей казалось, что она недостойна его, ему, что он недостоин ее.

Он снова и снова уходил, в надежде, что когда-нибудь ей это надоест, и она бросит его, недостойного. Но она всегда была рядом, всегда прощала. Точнее, ей даже и в голову не приходило обижаться на него.

Ее чистота и доброта раздражали его.

А Тоня даже подумать об этом не могла, и если б узнала бы, удивилась бы безмерно.

Он любил ее. Весьма своеобразной любовью. Но любил. Куклы с пустыми глазами надоедали ему уже на третий день. И он вскоре находил любой предлог, чтоб набрать ее номер и позвать: " Тоооонь!» – боясь, очень боясь, что в этот раз она не приедет. Но она приезжала. Каждый раз. И его сердце наполнялось теплом.

Он возвращался, переполненный чувствами к ней, благодаря судьбу, но чувствуя себя недостойным и ее мизинчика. Когда чувство вины достигало своего апогея, он сбегал вновь. Страдал, мучился, но так и продолжал мучить себя и ее.

В этот уход он не смог найти никакого предлога и позвонил просто так. Он так долго обдумывал слова, он мечтал сказать ей о том, как любит ее, и как жалеет обо всем.

Но она, подняв трубку, не дав сказать ему ни одного слова ранила его в самое сердце: «Антошенька, прости меня, я мешаю тебе жить своим присутствием в твоей жизни поэтому я хочу освободить тебя! Я подала на развод!»

Но он не хотел! Он не хотел свободы! Он хотел бы любить ее так же, как она любит его. Он хотел сделать ее счастливой.

Но она вряд ли могла это предположить.

Целую ночь он не сомкнул глаз и утром, в 5 утра выскользнул от очередной Барби. Как ее зовут, он не запомнил. Все они были для него на одно лицо. С пустыми глазами.

Сначала она не пускала его, волнуя, но и умиляя его этим до бесконечности. Но стоило ему только перестать стучать, как дверь тут же открылась и оттуда выпорхнула его птичка. Он порывисто обнял ее, и через 2 часа они вместе рвали заявление на развод.

Тоня убежала на работу, а он после 3 бессонных ночей и всех треволнений решил выпить чашечку крепчайшего кофе. Сварил и отпил чуть больше половины. Сердце бешено застучало, и кинжалом полоснула резчайшая головная боль.

Он, чуть не теряя сознания, превозмогая боль ради нее, добрался до двери, открыл и пластом рухнул в подъезд. Скорую вызвали соседи.

«Тооонь…» – шептал он перед потерей сознания, зовя ее, быть может в последний раз, промелькнуло в его голове, и свет померк.

***

На дороге была огромная пробка, Антонина сидела как на иголках. В ее голове звенели слова: «Тонь, я умираю…»

«Антошенька, ты только, пожалуйста, дождись меня! Дождись, и тогда все будет хорошо! Я нежно обниму тебя, и ты вернешься! Ты всегда возвращаешься ко мне! Только дождись! Я лечу к тебе, мой любимый!» – шептала она.