Алексей Гурбатов - Детская шалость. Роман

Я бы многое отдал, чтобы в тот момент оказаться неправым. Но…

В районе Автово, где мрачно зависли чёрные тучи над «красненьким» кладбищем, я навзрыд ревел, когда тела дяди Володи и тёти Светы в закрытых гробах опускали в могилы. Славик стоял рядом и обнимал меня левой рукой за плечи. Он скупо произносил: «Не реви!». Его глаза были сухими. И лишь нервно дёргающееся левое веко говорило о его сильнейших душевных переживаниях.

Я знал, как Славик любил и ценил своих родителей, и поэтому мог себе представить всю боль его утраты. От этого представления по моим щекам бурными потоками стекали слёзы, ещё больше увлажняя сырой ленинградский воздух.

Во время поминальных речей в столовой машиностроительного техникума стало понятно, что родители Славика погибли в автомобильной аварии. Но было неясно, является ли это правдой, так как ни дядя Володя, ни тётя Света (из их рассказов) машину никогда не водили, да и не умели этого делать, а кроме них в авто никого не было. Короче говоря, сомнений было много, но их никто не озвучивал.

Вскоре после похорон, моя бабушка оформила необходимые документы для опеки над Славиком, оставив ему фамилию его родителей. Мой друг стал мне приёмным братом.

Мне казалось, что Славик как-то сразу повзрослел.

В его речах, ставших скупыми, слышалась рассудительность, а в действиях ощущалась практичность.

Он целиком и полностью уходил в спорт и после тренировок колотил боксёрскую грушу часами, будто именно она была виновата в гибели родителей.

Мне было ясно, что Славик определил себе цель в жизни – стать отличным спортсменом и безупречным членом нашего общества, чтобы его родители гордились бы им, наблюдая сверху.

И он всё делал, чтобы достичь своей цели.

Аккуратность и трудолюбие моего друга-брата заставляла учителей в школе ставить ему отметки на балл, а то и на два выше во время оценки его реальных знаний. Славик догадывался об этом и, злясь на свою тупость (как он сам о себе говорил), просил меня разъяснить ему тот или иной урок.

В общем, мы были разными, но дополняли друг друга, делаясь одним целым.

Мы всё вершили сообща.

Если от нас требовалось быть сосредоточенными, сдержанными, трудолюбивыми и умными, то мы были таковыми. А если мы дурачились, то дурачились вместе и несли за свои проделки ответственность в равных долях.

Мной и Славой была благополучно завершена начальная школа, и мы перешли учиться в корпус для старшеклассников.

Контингент в классе слегка изменился – кого-то родители перевели в другое учебное заведение, а кто-то добавился из-за переезда на новое место жительства.

Повзрослев за лето и нахватавшись в спортивном лагере от старших боксёров различных пошловатых шуточек, мы со Славой стали объектом пристального внимания со стороны девочек нашего 4 «а» класса и других веснушчатокосичистых особ, обучающихся в школе.

Шёл декабрь 1972 года. До новогодних каникул оставалась неделя. Настроение было предпраздничное.

На перемене, как обычно, возле нас собралась приличная группа симпатичных девочек, для которых трёп со мной и Славой был интереснее, чем повторение домашнего задания перед уроком. Я, как всегда, рассказывал что-то весёлое, а Славик показывал пантомиму на мои слова. Получалось что-то вроде спектакля.

Но, как это часто бывает, не все были в восторге от нашего дуэта. Кому-то со своей популярностью мы являлись болезненной костью в горле.

И хотя я и Славка были ярыми активистами, учились хорошо, а наши фотографии красовались на школьной доске Почёта (заняли призовые места на городских соревнованиях по боксу среди младших воспитанников), но для старосты класса Надежды Переверзевой мы олицетворяли «исчадие ада».

Надина нелюбовь к нашим персонам возникла с первых дней её появления в новом классе.

Было видно, что девочка в прежней школе занимала лидирующее положение по всем дисциплинам, а мы являлись для неё конкурентами. Нас ставили в пример всем ученикам и прощали мелкие шалости в виде подкладывания кнопок одноклассникам и нечто подобное.

Надя ещё в сентябре на первом собрании учеников класса учинила словесную расправу над неуспевающими и хулиганами. Под хулиганами, естественно, подразумевались мы – я и Слава.

Надиной ораторской речи на том собрании мог позавидовать любой член ЦК КПСС. Именно этот фактор стал основным в выборе старосты класса. Классный руководитель ей категорически запретила впредь замечать и уж тем более записывать наши шалости.

Надя приняла наставление классной дамы, но никогда не могла пройти мимо, не сделав какое-нибудь замечание или же не высказав своего мнения о нас.

Особенно ей нравилось блистать своим красноречием при большом скоплении народа, как это было в тот день.

– А, «Соловьи-Разбойники».., – (наши фамилии Пересвистунов и Разбоев в совокупности с детскими проказами ещё в первом классе определили моё и Славика прозвище – «Соловьи-Разбойники», но мы никогда на него не обижались), – …мне очень хочется верить, что вы в данный момент репетируете новогоднюю сценку, а не просто паясничаете, – с ядовитой улыбкой произнесла Надя и, поправив узел пионерского галстука, будто он куда-то сдвинулся, направилась к кабинету географии, высоко задрав голову.

– Тоже мне нашла паяцев! Сама-то как-то по-шутовски пошла – нос задрала, ручки на половину в локтях согнула и бедрышками своими худощавыми крутьверть, влево-вправо, – с издёвкой парировал я Надины слова и стал демонстрировать её походку.

Мои комические действия были оценены звонким, разноголосым девичьим смехом и аплодисментами, которые, наверняка, слышала Переверзева, но никак на них не отреагировала, вероятно, посчитав, что это ниже её достоинства. Раздался звонок на урок, и мы разошлись по классам.

Географию в школе преподавал довольно грузный, но одновременно добродушный учитель. Про таких говорят: «Хорошего человека должно быть много» или «Даже муху не обидит».

Его рассказы о дальних странах были очень интересны и слушались в полной тишине. Если бы не одышка, которая частенько его мучила, не давая возможности проводить урок, то, наверное, он не попросил бы старосту класса о помощи.

– Наденька, будь добра, расскажи, пожалуйста, своим одноклассникам всё, что тебе известно про Африканский континент, используя во время рассказа географический атлас и глобус, – тяжело дыша и делая большие паузы между словами, попросил географ.

– Конечно, конечно, Владислав Кузьмич, – тут же откликнулась Переверзева и, завидя, как преподавателю становится хуже, спросила: