Алия Амирханова - Цена дружбы

– Это уже другой разговор. Через неделю встречаемся у меня. Вы мне деньги – я вам пьесу. Договорились?

–Да.

Катя шла к остановке маршрутки и думала, где взять денег. На заводе она получала пятнадцать тысяч плюс стипендия, итого – двадцать. Где взять ещё шестьдесят? Одна надежда была на заведующую общежитием Елену Владимировну. “Лишь бы у неё были, и она дала взаймы”, – как молитву повторяла Катя, добираясь до общежития. Не заходя в комнату, она прямиком пошла к заведующей. Та была одна и что-то писала.

– Катюша, проходи милая! – Елена Владимировна была ей рада. – Меня всё вширь тянет, а ты, смотрю, тростинкой стала.

– С приездом, как отдохнули?

– Хорошо, милая: дом побелила, в огороде, сама понимаешь, дел невпроворот. Зря вы со мной не поехали.

– Вы и так столько для нас сделали, ещё и к вам домой ездить? Нет уж, увольте! Я рада, что вы вернулись.

– Попозже к вам собиралась, гостинцы привезла. Вот только с делами разберусь. Ты, родная, просто так или по делу? – заведующая просматривала документы и разговаривала одновременно.

– По делу я, Елена Владимировна, – потупив глаза в пол и помолчав пару секунд, как бы набираясь решимости, Катя резко выпалила. –…Не могли бы вы мне занять шестьдесят тысяч? Я всё отдам, честное слово! – увидев, что заведующая прекратила листать документы и, подняв голову, что-то хочет спросить, Катя, опережая её, быстро добавила. – Вы, Елена Владимировна, пожалуйста, ни о чём не спрашивайте! Просто поверьте, что очень надо.

– Что-то ты загадками говоришь…

Катя умоляюще смотрела на заведующую.

– Я заработаю и верну.

Теперь уже несколько секунд помолчала заведующая, и при этом, не отрываясь, смотрела на Катю, а потом, улыбнувшись, чтобы поддержать девушку, у которой застыл в глазах страх, что откажут, она спокойно ответила.

– Я знаю, что ты просишь на нужное дело. Я дам тебе денег. Отдашь, когда сможешь.

Катя, не сдерживая слёз, бросилась обнимать Елену Владимировну.

– Родненькая вы моя, спасибо! Я всё отдам, честное слово!

Тут и Елена Владимировна расплакалась.

– Ну что ты говоришь, кому мне помогать, как не вам? Кроме вас у меня никого и нет.

Проплакали минут десять, пока у заведующей не зазвонил телефон. Уходя, Катя оглянулась и сказала:

– Вы только, пожалуйста, Любе ни слова!

– Конечно, милая. Как скажешь.

Ровно через неделю Катя, отдала Семёну Романовичу деньги и забрала рукопись. Хотя он и приглашал прочитать пьесу сразу, чтобы знать, за что он берёт деньги, Катя отказалась. На то были две причины. Во-первых, она была уверена, что работу бывший врач сделал на «отлично». “При такой-то библиотеке!”, – был её главный аргумент. Во-вторых, время было раннее, и Катя собиралась занести рукопись секретарше. С самим худруком она не желала встречаться. Всё вышло так, как планировала Катя. Буквально на следующий день Константин Степанович позвонил Кате сам и сказал, что пьеса одобрена художественным советом, и Люба может приезжать для подписания договора о сотрудничестве. Катя и Люба были на седьмом небе от счастья.

Для Любы началась новая эра в её жизни. Катя вместе с редактором их студенческой газеты, позаботились, чтобы через несколько дней весь институт знал, что Люба успешно пишет пьесы для их местного драматического театра, который активно репетирует одну из них.

С Константином Степановичем Катя встречалась у него на квартире. Он всегда звонил сам и спрашивал, свободна ли она сегодня. Если Катя была занята, встреча откладывалась на другой день. Он мог назначать встречи чуть ли не каждый день, а мог и не звонить целую неделю. Обычно Катя не переносила назначенный им день, лишь однажды ей сильно нездоровилось, и она попросила отложить встречу на пару дней.

Сегодня Константин Степанович позвонил и попросил её приехать к нему. Они не виделись целую неделю. Катя согласилась, как раз была не её смена на заводе, и она освободилась сравнительно рано. Приняв душ, она поехала к нему домой. Константин Степанович открыл ей дверь сам. В дни их свиданий он пораньше отпускал домработницу домой.

– Катюша, здравствуй милая! – он помог девушке снять плащ, и они прошли в комнату. Там на журнальном столике, как всегда, стояли ваза с фруктами и бутылка виски.

– Садись, – усадив девушку на диван, сам он сел в кресло, напротив.

– Ты похудела, но стала ещё прекрасней, – он налил себе и ей виски. Взяв свой стакан в руки, он облокотился на спинку кресла. – За твое здоровье, дорогая, – он выпил всё, что налил себе, Катя лишь пригубила.

– Ты знаешь, Катюша, у меня есть мечта: поставить спектакль о современниках, – он снова налил себе и выпил. – Они мне представляются безнравственными и меркантильными. Чтобы добиться того, что им хочется, они пойдут на всё. Он опять выпил.

– О таких понятиях, как Родина, любовь, я вообще не говорю, – они продаются ими направо и налево за медный грош. В чём-то я с ними согласен. Родина – понятие расплывчатое. Лично я вообще его не понимаю. Есть место, где ты родился, где тебе было хорошо, а если нет, то почему ты должен любить то место, где тебе было плохо? А если ты нашёл место, где тебе лучше, почему ты, уехав туда, считаешься предателем?

Катя безучастно сидела и молча слушала. Никто не спрашивал её мнения, а сама она не привыкла его навязывать другим.

– Бог с ней, с этой Родиной. Я говорю о таких личных понятиях, как честь, достоинство. Что они обозначают? Какова их ценность? Нужны ли они вообще и актуальны ли сегодня? – он снова налил себе и выпил. – Почему у нас в театре, к примеру, как только ставится новый спектакль, и распределяются роли, начинаются такие страсти – волосы дыбом встают: строятся козни друг против друга, плетутся интриги. А всё потому, что артисты меркантильны. Им хочется славы, признания, им хочется выделиться.

– Им, наверное, хочется попробовать себя в разных ролях.

– Для чего или для кого?

– Для себя.

– Пожалуйста, учи роль и играй дома, сколько душе угодно! Нет, они этого не хотят. Потому что дома они не получат самого главного – признания своей исключительности. Ради неё и весь сыр-бор. В жертву ей приносятся и честь, и достоинство. Что такого в этой исключительности? Почему к ней так стремятся? Живи себе спокойно, как серая мышь. Заработал на пропитание – и радуйся. Нет, хочется чего-то большего. Можно возразить, что стремление к исключительности заставляет людей развиваться. То есть это своего рода источник прогресса. Но не тут–то было.

В научном мире, так сказать, в том самом сердце прогресса, случаются целые войны за право считаться первым в каком-либо открытии. Учёным не столь важно, что свершился прорыв в одной из областей науки, – им куда важней, что это именно они его совершили. Жажда славы, возможность не быть как все – вот что их волнует больше всего. А всему виной чёрт, сидящий в каждом из нас. Это он нашёптывает на ушко: ты – Бог, ты не такой как все, ты исключительный, ты всё можешь. Это главное для человека искушение – сравняться с Богом, и люди идут на всё, чтобы достичь этого ощущения. Ты знаешь, Катюша, чтобы заполучить главную роль, большинство артисток нашего театра прошли через мою постель. Я им предлагал – они соглашались. Они, как последние проститутки, бежали ко мне, чтобы в будущем заполучить это долгожданное признание. Продажные шлюхи без чести и достоинства.