Алия Амирханова - Цена дружбы

– Что она сказала? – еле слышно спросил он друга.

– Хватать её за ноги!

Разговор вернул подростков к действительности и несколько успокоил. Видя, что лёд не проваливается под Катей, один из мальчишек набрался смелости и, последовав примеру Кати, лёг на лёд. За ним лёг и второй. Выстроившись в цепочку, мальчики поползли к полынье. Когда Катя ощутила, что её держат за ноги, она предприняла попытку, подавшись вперёд, схватить Любу за руку. Как только ей это удалось, она что есть силы крикнула: “Тяните!”. И все по этой команде потянули на себя впереди лежащего. Метр за метром они все боролись за жизнь, отползая всё дальше и дальше от полыньи. Успокоились лишь оказавшись все вчетвером на берегу. Они стояли и молча дрожали от холода, от напряжения, от неверия, что справились, и Люба спасена. Первой пришла в себя Катя.

– Спасибо, пацаны! Выручили, – затем, повернувшись к Любе, она стащила с неё сапоги и, вылив из них воду, надела сама. Свои же, сухие, натянула на ноги Любе.

Когда с переодеванием было покончено, схватив пакеты с учебниками и мокрые куртки, свою и Любину, Катя скомандовала:

– Чего стоим, бегом по домам! – и уже, обращаясь к Любе, – Нам одна остановка, пока маршрутку дождёмся – околеем от холода, так что побежали!

На дорогу потратили в общей сложности минут пятнадцать.

Девочкам постарше в интернате полагались комнаты на четверых, в отличие от малолеток, которые проживали по шесть или даже по семь человек. Семнадцатиметровая комната, в ней возле каждой кровати – тумбочка, стол посередине, стулья по количеству проживающих. После малолетнего “улья” комната представлялась девочкам дворцом. Катя с Любой как раз и проживали в подобной комнате. Была суббота, и остальных девочек на выходные забрали родственники. Катя с Любой были отказниками. По словам воспитателей, от них родители отказались ещё в роддоме, так что идти им было некуда, и все выходные и праздники девочки проводили в интернате.

Вбежав в комнату, Катя стала помогать Любе раздеться. Мокрая одежда была тяжёлая, прилипала к телу, и Кате с Любой пришлось приложить много усилий, пока последние мокрые трусики были сняты.

– Чего стоишь, одевай сухую одежду, – Катя подала Любе бельё, а затем уже и старый, с дырками, но зато сухой свитер. – Не стой, ложись! Катя стащила с соседних кроватей одеяла, и ими тоже накрыла Любу.

– Я сейчас, – она выскочила в коридор и набрала в туалете трёхлитровую банку воды. В комнате уже, перелив воду в литровую банку, она всунула туда кипятильник, а штепсель воткнула в розетку. Пока вода грелась, Катя достала свою знаменитую аптечку. Вместительная коробка с медикаментами была гордостью Кати. Появилась она благодаря доброй Валентине Степановне, которая работала в детдоме врачом. Женщина сразу приметила любознательную Катю, которая уже в детстве интересовалась медициной и часами сидела в её кабинете, расспрашивая про болезни и как их лечить. Когда же Катя стала учиться в школе, она уже сама рассказывала Валентине Степановне сведения о болезнях и лекарствах, почерпнутые из книг. А когда Катя подросла, и ей исполнилось тринадцать лет, Валентина Степановна на свой страх и риск, в ответ на долгие просьбы самой Кати, поделилась с ней лекарствами из школьной аптечки и потом уже постоянно при поступлении свежих лекарств, делила их на две части. С появлением аптечки началась деятельность Кати на медицинском поприще. С кем бы из ребят в интернате, что бы ни случилось, независимо от времени суток первым делом обращались за помощью к Кате, и та уже решала – справится ли она сама с проблемой или надо подключать профессионала. И, надо сказать, Валентина Степановна не ошиблась, доверив Кате лекарства. Та превосходно, со знанием дела лечила все простудные, а порой и гнойные болезни. Уже никто в детдоме не помнил тех времён, когда Катя не врачевала. Казалось, она это делала с пелёнок. В её аптечке были лекарства на все случаи. Вот и сейчас она достала спирт и интенсивно стала растирать Любе ступни ног. Не жалея своих рук, она безжалостно тёрла и тёрла ступни, пока они не согрелись, только затем она натянула на них шерстяные носки. Первым делом водой, доведённой до кипения, она залила смесь лечебных трав и оставила их париться. Затем, налив в бутылку из-под колы остаток горячей воды, она подсунула бутылку под ноги Любе.

– Держи ноги постоянно на бутылке. Как только вода остынет – скажешь. Ты должна вся согреться и пропотеть.

В эту ночь девочки не сомкнули глаз. Катя кипятила воду, готовила настои из лечебных трав и всю ночь поила ими подружку, вспоминая о себе в последнюю очередь. Первые несколько часов Люба отходила от шока, от ужасающих картинок, которые упорно поставлял ей воспалённый мозг в виде полыньи с её умопомрачительно страшной бездной в глубине. Она не могла уснуть, не разрешала Кате отлучаться, постоянно держала её в поле зрения. Но когда Люба несколько свыклась с мыслью, что спасена, она вспомнила о Викторе. Отчаянье от того, что он больше никогда не будет с ней, что он любит другую, вновь охватило её разум, и у неё началась истерика.

– Я не хочу жить без него! – кричала она, отталкивая стакан с лечебным настоем. – Зачем, зачем ты помешала мне умереть?! Это мой выбор, понимаешь, мой! По какому праву ты всё время вмешиваешься в мою жизнь?! Если ты толстокожий чурбан, если ты не умеешь любить, то я не такая! Пойми, ты это, наконец, и отстань от меня! – Люба плакала навзрыд, она рвала на себе волосы, пыталась царапать себе лицо, но, к счастью, короткие ногти не позволили ей этого сделать. Некоторое время Катя молчала, давая подруге возможность выплакаться. Но заметив, что конец света, который так реально представлялся Любе с уходом Виктора, потерял от потока слёз былую яркость и довольно сильно поблёк, Катя принялась создавать в глазах подруги иной мир, полный радостей жизни.

– Пойми ты, дурочка, – Катя села на стул напротив, чтобы Люба могла видеть её, и спокойным голосом начала говорить. – Никто не уговаривает тебя жить без любви. Это единственное, ради чего имеет смысл жить, но, помимо любви плотской, существует твоя любовь к творчеству. Ты ведь пишешь замечательные стихи. Неужели тебе не хочется стать знаменитой, чтобы тебе рукоплескали, тобой восхищались? И, в конце концов, этот твой Виктор поймёт, как был не прав, бросив тебя, и очень сильно об этом пожалеет! Он ещё на коленях будет вымаливать у тебя прощение.

Слёзы у Любы постепенно высохли, глаза загорелись, и было видно, что чувство иного рода стало зарождаться в её сердце. Желание доказать свою значимость, своё превосходство, имело более мощную созидательную силу, в сравнении с тем отчаянием, которое еще недавно толкало её в объятия смерти.