Анна Власова - Междустрочные

А она уходила так тихо, словно никогда и не была рядом. Оставляла кольцо на столе в гостиной, проводила кончиками пальцев по корешкам книг, задерживала взгляд на совместных фото и беззвучно говорила «прощай». Она не собирала вещей, не складывала по коробкам любимые туфли и даже дорожная сумка осталась дальше пылиться на полке, чтобы лишний раз не тревожить его сон и своё разбитое сердце. Слезы выжигали глаза, наполняя душу отчаянием и той тонкой нитью безумия, которая после превращается в пустоту. Она его любила. Помнила каждую линию его тела, то, как он держал её за запястья (и никогда за ладони), как целовал шею, осторожно убирая пряди волос. Или как на первую годовщину принёс домой двух попугаев, чтобы выпустить их летать, словно голубей. Она тогда смеялась, словно ребёнок, пытаясь доказать, что бедные птицы не выживут и умрут; но он, одержимый своей идеей, отвечал, что «пока двое любят друг друга, все можно пережить». И они жили. Она носила его растянутую футболку, а он готовил на завтрак омлет. Они читали друг другу вслух книги по вечерам и комментировали каждую фразу с экрана в кинотеатре. Она заставляла его носить тапочки в квартире, а он стягивал с неё тёплые носки и согревал замерзающие ступни в своих ладонях…

…Все изменилось вчера. Они ужинали в ресторане, отмечая очередную годовщину, и он сказал, что хочет «попробовать что-то еще». Заказал рыбу вместо привычного стейка, попросил официанта принести что-нибудь покрепче вина. И ни разу не прикоснулся к её запястьям. Наверное, этого стоило ожидать ещё тогда – пару месяцев назад – когда вместо завтрака он просто налил себе кофе. Или когда переключил их «вечернюю программу» на другой канал. А, может, когда принёс ей розы, которые она так не любила… … Она стояла в прихожей и обводила взглядом родную, но такую чужую, гостиную. И вроде бы те же стены с бежевыми обоями, та же мебель, которую они целый месяц выбирали в каталогах, но ничего, наполненного теплотой. Её ждало солнце, волны Индийского океана и самый первый – новый – рассвет. Завтра Она откроет опухшие от слез глаза, выпьет бокал шампанского на завтрак и будет учиться жить без него. Без того, кто просто перестал её любить.

Было время, когда они писали друг другу длинные сообщения. Рассказывали о жизни, о том, как прошёл день, строили совместные планы и улыбались друг другу с разных концов земли. Иногда она читала ему книги, он засыпал примерно на второй странице, но открывая глаза все ещё слышал её тихий голос, заканчивающий рассказ.

Расстояние убивает.

Он помнил, с какой интонацией она произнесла его имя и как осторожно провела ладонью вдоль рукава при самой первой встрече. Они тогда всю ночь просидели в зале прилёта: пили холодный кофе, придумывали истории окружающим людям и молча смотрели друг другу в глаза. Она тогда задремала на его плече и он – аккуратно накрыв её своим пальто – несколько часов вдыхал, запоминал, наслаждался запахом её волос. Она улетала на рассвете. В пять тридцать утра они маленькими шагами отдалялись друг от друга, не желая расцеплять пальцы и запоминая каждую из миллиона крупинок в глазах. По её щекам стекали соленые слезы, причёска растрепалась и одежда была слегка мятой, но она была самой прекрасной из всех, кого он когда-либо видел в своей жизни.…

Они встретились через триста дней. А спустя год он одевал тонкое обручальное кольцо на изящный палец любимых ладоней.

…Рой мыслей проносился в голове, пока взгляд провожал улетающий вдаль самолёт. Не успел. Спешил, бежал за ней, в попытке остановить, задержать, сказать, что все ещё любит каждую крупинку её карих глаз. Он до дрожи в запястьях ощущал, как разрываются небеса и как она навсегда уходит из его жизни.

Этот вечный дождь за окном, сменяемый редким снегопадом, продолжал сводить с ума. Она яростно задернула шторы, потуже укуталась в шаль и мельком взглянула на телефон. Ничего. Тишина квартиры давила на виски, заставляя все быстрее опустошать бутылку какого-то грузинского вина с легким оттенком печали. Она уже не плакала. За миллиарды часов истерик, попыток разобраться в себе поняла, что бессмысленно. Не поможет ни красивое белье, ни подтянутое тело, ни то, как он прикасается к её запястьям… Если он уходит. Как по часам – одевает джинсы, накидывает на плечи пальто и растворяется в сумраке подъезда. Она знала наизусть каждое из его движений. Как застегивает молнию на кедах, как вытаскивает из кармана шапку и пытается пригладить и без того безупречные волосы. Потом будут нежные объятия, лёгкий поцелуй и «пора»…

Их отношения затягивались все туже. Постепенно начинали душить, выводить из себя и метаться в яростных попытках спасения. Это был Бермудских треугольник – Он, Она и Сотни его новых женщин. Где-то были известны имена, где-то случайно увиденные лица. И как бегущая строка – их переписка в её голове. …Последние капли вина всплеском опустились в бокал. Она слегка нахмурила нос, залпом осушила хрустальную вещицу и снова посмотрела в окно. Задернутые шторы не давали видеть ночной пейзаж и сгущающиеся сумерки, зато за ними отлично был слышен дождь, звонким стуком отдающийся в её голове. Она столько раз хотела уйти, сменить номера и вновь стать самой обычной девушкой во вселенной, что уже и забыла, что можно спокойно дышать. Её всегда останавливали его ладони, горячие поцелуи в запястье и бесконечные обещания, которым никогда не суждено было сбыться. Она поддавалась аромату его одеколона, блеску карих глаз, тому, как он прижимал к себе. Это была та тяга, которая постепенно убивает изнутри. Сжигает огнём надежды и не предлагает спасения.

<���…>

И она ненавидела его. Ненавидела за то, что больше не могла любить.…

Она опустила бокал на стол и стала ждать. Минута. Две. Десять… Он позвонил через полчаса, выдохнул короткое «дома» и прошептал какие-то приторные нежности в ответ на её «хорошо». Отключив телефон, она погрузилась с головой в уже остывшую ванную, все ещё наполненную лепестками и его ароматом, и, считая до двадцати, искала смысл, чтобы всплывать. Её тело все ещё ощущало его прикосновения, а под ногтями остались крупицы его кожи.

Двенадцать.

Двадцать семь.

Тридцать…

Завтра будет таким же. Шторы. Дождь со снегом. И он, который будет любить её прямо там – на большом подоконнике в гостиной, вдавливая тело в жёсткий белоснежный пластик.

Сорок три.

Она вынырнула из воды, кашляя, задыхаясь, пытаясь найти полотенце и себя. Уже несколько лет в отражении она видела кого-то другого. С более светлыми волосами и загорелой кожей. С его отпечатками на груди и мужским одеколоном на запястьях. В голове стоял звон, словно бокалы, которые соприкасаются друг с другом и сразу бьются. Не просто дают трещину, а падают мелкими осколками на пол. И ты ступаешь по ним босоногими ногами, стонешь от боли, но вот уже какой день не сметаешь их следы с ковра. Он был её личным разбитым хрустальным бокалом. И она – испив до дна всю его сладость – так и не могла понять, как же его забыть. И подобно наркоману-алкоголику, она – с дикой зависимость – впивалась в его губы с силой последнего поцелуя. Словно сегодняшний день действительно станет последним. И больше не будет никаких встреч. Она отключит телефон. Поменяет замки и то чертово окно с таким неудобным подоконником…