Лорд Горан - Круто #быть_богом. Литературный марафон

– Хугин, ты точно Хугин, а? Я похож на убийцу или на мерзавца?

Ворон потупился, но все так же непонимающе смотрел на своего друга, дитя инеистых великанов, йотуна по рождению, воспитанного в Асгарде.

– Не бзди, Хугин, все будет чики-пики! – радостно потрепал ворона Локи и исчез во временном портале.

***

– Что, как? – взволнованный ворон хлопал крыльями и подпрыгивал, – как ты это сделал?

Локи упал в кресло перед ноутом.

– Ох и упертый сукин сын этот Вагнер! Приходил к нему во сне, без толку, пришлось явиться воочию! Поставил ему мозги на место! Ну, что, чё там с «богом огня»?

– Локи… Это все ерунда. Вагнер не написал «Золото Рейна». Он вообще ничего больше не написал. Он сжег партитуры «Кольца Нибелунгов» и занялся духовными практиками. Великая опера, дух германского народа, не была создана. И, знаешь, им не хватило духа!

– Да что ты мелешь?

– Локи! Германия не стала фашистской! Ты предотвратил вторую мировую войну и спас миллионы жизней!

– Серьезно? Ну, круто, чё, – йотун придвинул к себе ноутбук, быстро набрал что-то в поиске, и радостно вскричал:

– Ага! Я гений! Смотри – вот! Manowar – «Loki Snow Lord»!

Глаза слипались, но небольшая фигура в красном платке, притянула всё внимание к себе. Раздумывая, ехать мимо или нет, он всё же резко нажал на тормоза. В окно заглянуло седое лицо, сплошь усеянное морщинами.

– Милок, добрось меня до дому, а? Ногу подвернула, сил идти нет.

Убрав с переднего кресла рюкзак с леской и наживками, он похлопал рукой и сказал – садитесь.

– Ой, я вас сразу же узнала! – прощебетала старушка, глядя на водителя. Мой внучок так вас любит. Вы у него над головой висите в спальне, молится почти на вас. Любимая у него песня «Хочу перемен», ну а кто их не хочет-то?! – сострила женщина, и сама улыбнулась своей шутке.

Время шло, путь до дома стремительно сокращался, спутница одаривала Витю жизненными историями. Она вспомнила мужа, который тоже любил рыбалку, ходил он туда с удовольствием, а приходил поддатый и с грустью. Рассказала про песни своей молодости, пожаловалась на невестку и ещё тысяча разных мелочей. Корова у соседки заболела, масло подорожало, нога ноет – зараза.

Витя такого словесного напора естественно не ожидал. Старушка выглядела милой, но рот у неё не закрывался. Может и к счастью подумал он, спать жуть как хочется, а тут живое радио – бодрит и отвлекает от мыслей всяких. Он уже и корову пожалел, и поулыбаться успел висящему над кроватью постеру. И скорость снизил, женщина больно настаивала на этом, мол боится, так что тащились они как черепахи.

Вдали уже начал просматриваться коттеджный посёлок, дом близко. Он никогда не узнает, как никчёмная болтовня, которая была по сути обычным бабским трёпом, спасала ему жизнь…

Старушка, провожая взглядом удаляющейся синий москвич, резко выпрямилась, прошептала заклинание, и взмыла ввысь жаворонком. В этот же момент, сидящий на пне Боян – бог музыки и поэзии, почувствовал, что жизнь Виктора спасена. С облегчением вздохнул, прошептал: – Песен ещё ненаписанных, сколько?! Скажи, кукушка, пропой…

А стена «Цой жив» появится намного позже, не сейчас, ещё не время.

В колонках играла любимая музыка, рядом сидел пассажир. Дорога «Харьков-Киев» была пустой.

Через 3 месяца у их группы концерт на «Олимпийском» стадионе.

Да, билеты уже раскуплены, многое готово, дело осталось за некоторыми деталями. Обещала быть Ира Билык, Света Лобода и «Антитіла».

На встречке показался грузовик, и в этот момент его любимая машина вдруг стала сбрасывать обороты.

«Що сталося?» – удивился Андрей, остановив джип. Он вышел из машины, когда грузовик уже проехал место его остановки.

«Кляте колесо» – улыбнулся Андрей и добавил: «І знову без запаски».

Пару звонков – и уже через час запаска у него. До Киева остается пару часов пути.

Концерту быть. Андрею Скрябину жить и радовать нас дальше.

Светлая память…

Вена. Академия изобразительных искусств. Сентябрь 1908-го года.

Это была вторая попытка поступления в венскую художественную академию. Первая ухнула в бездну на этапе демонстрации своих работ. «Мало портретов», – сказали ему, захлопнув перед носом папку с рисунками. Тогда показалось, что это захлопнулась дверь в будущее. Мало портретов! Разве это перечёркивает талант, который, между прочим, неоднозначно отметил ректор! Он же тогда и порекомендовал юному художнику попробовать себя в архитектуре. Портретов действительно было мало. Детали же строений прорисовывались подробно и с особой тщательностью.

И вот, теперь, спустя год, он снова здесь. На первом вступительном экзамене на отделение архитектуры. Комиссия не замечает охватившего его волнения. Выступления на публике всегда давались ему легко. Он будто погружался в себя, и где-то там, внутри горящего упрямства и своенравия, переворачивал страницу за страницей, зачитывая вслух главы книги. Книги своей борьбы.

Теперь же надо было использовать всё красноречие, чтобы комиссия, впечатлённая ярким выступлением, стремлением к учёбе и невероятными талантами поступающего, отвлеклась от экзаменационного табеля. В частности, от той его части, где проставлялась отметка о среднем образовании. А проставлен там был безжалостный, прямой и категоричный прочерк. Аттестат не требовался для поступления на живопись, а вот архитектура обязывала к элементарным знаниям точных наук, наличие коих надо было подтвердить.

И он говорил, как пел. Хорошо и пылко. О каждой своей работе он рассказывал настолько воодушевлённо, что члены комиссии, казалось, были загипнотизированы. И только ректор поднимал брови, складывал губы трубочкой и постукивал карандашом по табелю.

Оглушающий грохот, последовавший сразу же за ослепительной вспышкой прервал речь вдохновенного оратора. «Гром в сентябре»! – засуетились экзаменаторы, вскакивая со стульев и выглядывая в распахнутое ветром окно. Пёстрый кленовый вальс ворвался в аудиторию вместе с зябкой свежестью и завертелся, печатая мокрые па на бумагах. «Гром в сентябре», – задумчиво повторил ректор, постукивая карандашом по табелю со столбцом ровных плюсиков под заголовком «Аттестат».

– Александр Сергеевич, ну съешьте хоть картошки что ли?

– Не лезет мне ваша картошка! Поперек горла встает!

– А манты будете? Лизаветта Иванна очень любит манты!

– Вот в этом и беда, Федор. Она только их и любит! Эх, вот сейчас как напишу…!

Александр схватил чистый лист бумаги, резко окунул перо в чернильницу и бросил жирную кляксу на стол.