Vlad Ozer - Слушатель ВМедА. Пятый-шестой курс

Кто обладает талантом к рисованию, малеванию, графоманству? Есть такие? Есть, конечно. Пиши картины, сочиняй произведения (или кляузы строчи на нехороший персонал). Кому? Да хоть генсеку, хоть в ООН.

Во время занятий все это нам демонстрируют. И рукописи и картины. И переписку с самыми высокими учреждениями. Все чин чином. Горы материалов. Все разложено по шкафам и объемным папкам. Все подшито. Документы заверены подписями и печатями самых высоких инстанций. Реальными.

Отдельно есть папки переписки пациентов по изобретениям. Например, все того же вечного двигателя. И все ответы из соответствующих бюро тоже имеются. Чем выше интеллектуальный уровень больного, тем, соответственно, шире лексический и словарный запас. Диапазон от уровня Эллочки Людоедочки до академического.

Очень интересно здесь заниматься и одновременно слегка жутковато,

потому как нас неоднократно предупредили, что неизвестно ведь, какую каверзу любой из пациентов может сотворить в сию минуту. При этом сами преподаватели еще и хвалятся тем, что нам несказанно повезло. Мы пришли сюда учиться в эпоху аминазина и галоперидола. И теперь в психиатрии наступил мир и покой. А вот до этого здесь ведь был настоящий дурдом.

Поначалу система обучения такова. Преподаватель приглашает в кабинет тематического пациента. Он ведет с ним беседу, как с обычным больным. Расспрашивает то да се, самочувствие, где и что беспокоит. Может даже давление измерить. Мы, подгруппа, должны сидеть тихо, не вмешиваясь, и внимательно вникать. Затем больного отпускают и вопросы теперь к нам:

– Что вы заметили, какие у больного отклонения? С каким, на наш взгляд, диагнозом он здесь находится?

Мы все хором и поодиночке начинаем утверждать, что этот пациент психически абсолютно здоров. И вот тогда педагог начинает нам расшифровывать практически каждое слово, произнесенное больным. И оказывается, что мы слушали, но ничего не слышали. А у него, исходя из его речи, то-то и то-то.

Потешила как-то одна молодая, на вид благодушная толстушка, которая настойчиво уверяла нас, что ею управляет диванная подушка, с кисточками по углам. Наставник заверил нас, что это одна из опаснейших разновидностей паранойяльного бреда. По команде подушки она может даже убить любого… из нас.

На одном из занятий из уст нашего полковника мы узнали, что последняя запись в истории болезни писателя Ги Де Мопассана, звучала примерно так: « Господин Мопассан окончательно превратился в животное…»

Он, как и многие ему подобные, тоже умер в психушке.

Не смотря на то, что на улице уже свирепствовала пресловутая «перестройка» с ее дутой гласностью, кое – что мы услышали здесь впервые. Только здесь я, да, видимо, и большинство моих коллег, впервые услышали от преподавателя, который приглушенным голосом, с какой-то еще сохранившейся от недавних видимо времен оглядкой и опаской поведал, что «конченным» наркоманом был и мой кумир с детства В. С. Высоцкий. И был он довольно частым клиентом психиатров. И умер в еще достаточно молодом возрасте.

Со временем каждому из нас начинают предоставлять возможность лично пообщаться с тем или иным пациентом. Мне запомнилась одна из пациенток. Двадцативосьмилетняя женщина. Со следами еще недавней красоты. Медсестра по образованию. Ленинградка по прописке. Наркоманка по положению в лечебном заведении.

С ее слов узнаю, что к наркотикам ее приобщил муж. Но он, якобы, после очередной одсидки в тюрьме, завязал, а по прибытии домой настоял, чтобы и жена прошла курс лечения и попыталась бросить это неблагородное занятие. И вот она по большому блату, так она мне шепнула, оказалась здесь. Общение происходило во вполне доверительном тоне, поэтому я стал интересоваться вопросами, которые выходили за рамки ее болезни и лечения.

– Как много наркоманов в городе и вообще в Союзе? – задаю ей вопрос, потому как официально, наркомании и наркоманов в СССР не было вообще, а если и проскакивали, то только в виде единичных случаев.

– Много, вы даже не представляете, как нас много. И в городе и в Союзе.

От нее я услышал впервые о Чуйской долине. И о ежегодном «паломничестве» наркоманов туда. Как оказалось, впоследствии, были любители «ширнуться» и в наших, казалось бы «монолитных», курсантских рядах. И их тоже уже давно нет на земной поверхности.

– А каким наркотиком пользуетесь вы лично?

– Маковой соломкой, в основном.

– И по чем сие удовольствие?

– Семьдесят рублей двухсотграммовый стакан.

«Ровно треть моего месячного оклада» – подумал я.

– А в чем смысл, что вам дает употребление этих отрав? – интересуюсь ненавязчиво.

– Н-у-уу, вам, кто не употреблял, этого никогда не понять. А рассказать все невозможно.

– Ну, и все-таки, – настаиваю я.

– Ну, например секс в этом состоянии.

Обратите внимание, она произнесла термин «секс». В Советском Союзе, по мнению запада, секса не было. А это был только 1985 год. До развала оставалось шесть лет. Так что, господа гейропейцы, не будем о том, чего вы не знаете. Может в каком-нибудь отсталом колхозе это слово и заменяли другим, но в «культурной» столице Союза – Ленинграде, секс все таки был…

– Так и что же там такого особенного в наркотическом состоянии происходит, – продолжаю расспрашивать я свою почти ровесницу.

– Ну, вам этого словами не передать. Если вы этого не испытали, то я вам не смогу этого объяснить. Как будто мы не на земле, как будто в космосе. Все эротические и сексуальные ощущения обостряются в тысячи раз. И много еще чего, просто я не могу выразить этого словами.

Когда нам на второй день показали мужскую палату наркоманов и мы воочию увидели, что такое «ломка», то вряд ли кому-нибудь из нас захотелось бы пережить космические странствия во время секса, когда мужчины в возрасте от двадцати до тридцати лет, зафиксированные к кроватям, выворачивают конечности в суставах, орут дикими голосами, обливаются литрами пота. Страшнейшее зрелище. Я смотрел пару минут, и мне этого хватило на всю оставшуюся жизнь.

Продемонстрировали нам и один из наиболее спорных, но довольно эффективных методов лечения больных с острой депрессией и шизофренией, с маниакальным поведением и пациентов, находящихся в зоне риска совершения самоубийства. ЭСТ. Электро-судорожная терапия. Или по-другому, электро-шоковая терапия.

Заключается в том, что через мозг человека пропускают электрический ток силой от 200 миллиампер до 1,6 ампер (1600 миллиампер) и напряжением от 70 до 400 вольт. Длительность этого удара током составляет от долей секунды до нескольких секунд.

Объяснения сути эффекта в этом лечении нет до сих пор, хотя можно услышать нейрофизиологические объяснения. На сей раз идея состоит в том, что электрическое воздействие как-то перестраивает химию мозга в лучшую сторону.