Марьяна Гармин - Ангел в ночи. Забытые дневники

– Машина приехала из Астрахани, рефрижератор, – он снова почесал затылок, – Им ФЭУ нужны, позарез… Умоляют, просят, «наличку» привезли. Говорят, хоть сколько-нибудь дайте приборов, – он снова положил руку в карман, – Если бы мы работали при капитализме: мы либо разорились, либо озолотились, а тут! – и он махнул рукой, уходя вдоль прохода между кульманами.

Людмила Станиславовна снова повернула голову и неторопливо обвела глазами вышеупомянутую троицу. Оставшиеся члены бюро представляли собой весьма странный альянс. Кроме Понкратова, здесь еще находились двое: низенький и толстенький Витя Гайкин и Анатолий Петрович Лапша, который требует особого внимания. Толя был просто уникум. Высокого роста, на вид – лет сорок пять, ему всегда было сорок пять, он словно замерз на этом возрасте… Вместо волос у Толи торчали в разные стороны спутанные, засаленные пряди, напоминая моток ржавой проволоки. Костюм, никогда не видавший утюга, с разорванными швами на рукавах, брюках, и карманах из которых торчало нижнее белье, самого смелого цвета. Все замечания по этому поводу Петрович игнорировал, и сотрудники отстали от него, безнадежно махнув рукой. Ребята по этому поводу шутили, говоря, что Толя такой после ОРЗ. Что означало: Очень Резко Завязал, после очередного запоя. Да так резко прекратил излишнее возлияние спиртного, что у него не выдержала соображалка, и она куда-то завернулась. Нет, на работу его хватало, но дальше ни-ни. Вследствие чего бомжовый вид у него сохранился, как напоминание о бурной молодости.

Девчонки грустно смотрели на мужчин, не замечая как к столу подошла шатенка среднего роста в красивом платье темно-кирпичного цвета. Она прижалась плечом к кульману и как-то жалобно посмотрела на Аленку. Светлана Владимировна Николаева была неотразима. Ее темные волосы рыжеватого оттенка были красиво уложены. Смуглая кожа, карие глаза и пухлый, яркий ротик. Светка была почти неземной красоты. Она ласково улыбнулась и слегка, дотронувшись до Ленкиного плеча, спросила.

– Будешь с нами играть в дни рождения?

– Буду – уверенно произнесла Аленка – А что это такое?

– Тогда я тебя запишу. Скажи дату своего дня рождения, – и она положила на стол помятую тетрадь в бледно-голубой обложке.

– Третьего июня.

Светлана наклонилась над столом и стала выводить буквы и цифры красивым подчерком.

– Мы сбрасываемся по пять рублей на каждый день рождения, и дарим подарок, или отдаем деньгами. Кому, как нравится, – мягко произнесла она, – А почему у тебя такое странное имя?

– Я родилась в «Аленин день», в этот день на Руси раньше лен сеяли, и моя бабушка настояла, если меня Аленкой не назовут, то она со мной няньчиться не будет. Родителям пришлось согласиться. У меня с тех пор полно проблем с моим именем. Кто Леной называет, кто Аллой.

– Следующий день рождения у нас, у Зиночки, так что, давай, пять рублей – закончила она.

Антон сидел за столом и осторожно водил паяльником по макету новой печатной платы. Со дня его знакомства с Аленкой уже прошло несколько дней, а она так и не появилась в отделе, и это настораживало и пугало. За время его работы на заводе, а это без малого лет пять, он впервые видел девушку, которая так странно себя вела, более того Алена его избегала. А это уж никуда не годилось, ибо окончательно подрывало сложившийся авторитет Воронцова в его же собственных глазах, и теперь он сидел в своем рабочем кресле, безнадежно устремив взгляд на входную дверь.

Жесткие дверные пружины растянулись. Антон вытянул шею и замер с паяльником в руке, и только легкая ниточка дыма медленно направилась к потолку с грязно-рыжими разводами. Глаза Антона остановились и впились в вошедшую девушку. Она прищурилась и оглядела помещение, медленно продвигаясь вдоль столов, совершенно не обращая внимания на пару светлых глаз прикованных к ее хрупкой персоне, подошла к Анечке и села. Антон все сидел с паяльником в руке, пытаясь поймать ее взгляд. Но, тщетно. Его сердце нервически затикало, как счетчик в таксомоторе, лихорадочно отсчитывая секунды. Он торопливо стал перебирать все возможные варианты, чтобы завязать разговор. Воронцов вспомнил все кинофильмы, литературу, советы друзей и специалистов. Ничего не лезло в голову. Не скажешь ведь: «Эй, девушка!»

Она неторопливо встала и отодвинула ногой стул, который противно скрипнул, пропуская ее вперед, опустила глаза и, пытаясь что-то рассмотреть на плинтусах, медленно шла вдоль прохода глубоко погруженная в самое себя, причем так глубоко, что чей-то прозвучавший рядом голос, показался ей ударом с небес. Она встрепенулась и в один миг очнулась от своих значительных раздумий, остановилась, пытаясь глазами отыскать нарушителя своего спокойствия.

– Привет. Проходишь мимо и даже не здороваешься. Нет, чтобы подойти, поговорить. А то все с Аней, да с Аней, – с ходу начал он разговор.

– Ой, – Аленка нежно улыбнулась и смущенно опустила глазки, – Привет. Извини, я тебя не заметила. У вас так заставлено помещение, что тебя из-за стойки не видно, – робко начала она. Да! Если женщина Вас не видит, значит у нее что-то со зрением. Будь, Вы, скажем, размером со слона, то она примет вас за шкаф, а ежели, вы будете поменьше слона, то она примет вас за стойку.

– А у кого ты работаешь? – Антон положил на стол паяльник, встал и подошел к ней.

– У Гольденберга, в восьмом, – пролепетала она, неловко пятясь в сторону.

– Значит, сидишь на четвертом, в четыреста одиннадцатой? – Антон сложил руки на груди.

– Нет. У Лизунова Тараса Петровича, в четыреста двенадцатой. Заходи в гости. Пока, пока, а то я исчерпала лимит безделья. Меня, наверное, Лизунов уже собаками разыскивает по заводу, – и с этими словами она легко, как лань исчезла в дверном проеме.

Не что так не распыляет мужчину, как женская неприступность, даже если она и показная. Вот сейчас она поговорила с ним, такая вежливая, холодная, непонятная, не сказала: ни нет, ни да, но оставила в сердце слабую надежду, и она как маленький, но такой настырный росток стала прорастать в нем, сильными корнями уверенно цепляясь за каждый едва заметный повод.

Аленка поднималась по ступенькам и медленно размышляла: «Похоже, он действительно положил на меня глаз, а как же Вовчик?» – ее всю словно передернуло. Она остановилась, посмотрела на дверь, словно за ней кто-то прятался, глубоко вздохнула и снова занесла ногу на ступень: «Антон – такая лапонька!» – Аленка опять вздохнула: «И Вовчик – лапонька…» – она грустно покачала головой, и сердце снова забилось: «Интересно знать, как отреагирует Иринка, если узнает про Антона: голову она мне сразу оторвет, или не сразу?» – Аленка медленно поднялась еще на одну ступень: «Нет, надо скрывать от нее, как можно дольше, а то – секир башка…» – она остановилась и посмотрела вниз между лестниц. Оторвавшаяся штукатурка соскользнула со ступени и устремилась в глубину лестничной шахты, рассыпаясь на мелкие бесчисленные пылинки и исчезая в таинственном сумраке подвала, откуда доносилось монотонное рычание станков. Сердечко снова защемило: «И вообще, какое ей дело – он ведь ничей!» – и она решительно зашагала вверх по лестнице.