Владимир Тучков - Поющие в интернете (сборник)

А, во-вторых, у Сергея достает средств на то, чтобы решать свои сексуальные проблемы не с помощью суетливых проституток. Секс, если его дарят бескорыстно, то есть не по таксе, обходится гораздо дороже. Все совершенно справедливо: тебе дарят, и ты даришь. Даришь не как плату, а в знак благодарности, признательности, пребывая в прекрасном расположении духа, которое называется как минимум влюбленностью. Чаще же это настоящая любовь, стремительная, двухнедельная, а оттого и более острая. При этом ощущаются и разряды тока от первого прикосновения, и все, что положено ощущать любимым. Порой возникает и горечь разлуки, которая, впрочем, быстро сходит на нет под натиском стремительного времени.

Стараясь соблюсти максимальную деликатность, я спросил у Сергея, как он представляет свое отдаленное будущее, когда, уйдя от дел, он останется один. То есть без семьи. И без друзей, которые к тому моменту будут либо нетранспортабельны, либо уже закончат свое земное существование. Да и кому перейдет вся его недвижимость, и главное – его дело?

Сергей, отхлебнув бурбона, грустно усмехнулся. И зло глянул на выжидательно возникшего в дверях «папашу», к вечеру уже изрядно заклеенного пластырем: «Да вот с этими и доживу, что останется». «Позвольте, – удивился я, – но разве ваши прислужники при столь напряженной физической нагрузке дотянут до вашей старости?» – «Нет, конечно, – задумчиво ответил Сергей. – Этих я скоро поменяю. Куплю им по квартирке, отвалю деньжат за честную службу и найму новых. Потому что мой отец всегда должен быть сорокалетним. С ним мне и умирать не страшно будет».

– Но ведь от старости до смерти могут пройти долгие годы. Не скучно ли вам будет с абсолютно чужими людьми? – поинтересовался я.

– Да вы что? Это же самые родные для меня люди. К тому же меня горничные любят. Будут для меня самыми лучшими мамками. Не только за мою щедрость, а очень уж много у нас с ними общего. Этих я нипочем не отпущу. Буду ездить в коляске, в смысле, в конной, писать мемуары, которые, уверяю вас, потрясут основы. Мне много чего есть сказать.

– Ну, а ваше состояние, его куда? – не смог я сдержать неделикатного вопроса, который у меня, как у небогатого человека, постоянно вертелся на языке.

– Дом отдам под сиротский приют. Собственно, в завещании я это уже и написал. Не обижу, естественно, и всех, кто за мной тогда будет ухаживать. Ну, а дело… – Сергей, нахмурившись, задумался, – а дело передам в руки какого-нибудь своего конкурента. Родственные капиталы должны сливаться. Это ведь как ненависть и любовь, между которыми лишь один шаг. И я его когда-нибудь сделаю.

Сергей порывисто встал, давая понять, что разговор закончен. И неистово позвонил в колокольчик. На пороге с готовностью возник свежий «отец», еще не заклеенный пластырем.

Николай родился в благополучной по советским меркам профессорской семье. Отец с утра до позднего вечера читал лекции, диагностировал, оперировал. Мать тоже занималась чем-то милосердным при кафедре полостной хирургии 1-го меда. Единственному профессорскому ребенку было уготовано то же самое поприще. Однако благие помыслы доброй судьбы были разрушены злым роком. В один прекрасный момент в стенах храма медицинской науки вспыхнула ожесточенная война школ, и отец был оттеснен с передовых позиций отечественной полостной хирургии. С уже достаточно пожилым профессором случился апоплексический удар. И вскоре его не стало.

Николай, который на следующий год после семейной трагедии должен был поступить в медицинский институт, экзаменов не выдержал. То же самое случилось и год спустя. Затем Николай, отмазанный от армии матерью, предпринял третью попытку продолжить семейную традицию. Однако и на сей раз научная чернь отыгралась на юноше за годы добровольного раболепия перед его отцом.

Николай твердо сказал «на хрен!» и с изумлением начал озираться вокруг. В Москве кипела уже совсем иная, незнакомая жизнь. С новыми ориентирами и ценностями, с совсем иными масштабами и умопомрачительными возможностями. Это было совсем не похоже на те перспективы, которые сулила Николаю незадавшаяся медицинская стезя.

Вскоре подвернулся случай вскочить на подножку экспресса, уносящего избранных не в светлое, как говорили в старину, а в блистательное будущее. Николай перед Новым, 1988-м, годом созвонился со школьным приятелем, провел праздник в довольно разношерстной компании и вскоре был принят в дело.

Затея была беспроигрышной, поскольку основывалась на специфике национального менталитета и особенностях исторической ситуации. А ситуация была такова, что русский народ, мягко выражаясь, небезразличный к спиртному, принудительно-административным путем вдруг резко ограничили в выпивке. Возник дискомфорт государственного масштаба, с которым простые люди боролись при помощи самогоноварения.

Молодые люди, к которым примкнул Николай, до середины лета успели пройти все круги советского бюрократического ада, зарегистрировав кооператив «Ягодка» с довольно широким кругом разрешенной деятельности, открыв расчетный счет в Стройбанке, и получив ссуду, которую с минимальными потерями обналичили. Затем купили вагон дешевой водки и перегнали его в Карелию. В Карелии наладили пункт приема клюквы, установив предельно внятную таксу: бутылка водки за ведро клюквы, что местными жителями было воспринято как чудачество сумасшедших богачей.

Насыщенную витаминами болотную ягоду продавали в соседнюю Финляндию уже по совсем иной цене. На вырученные деньги закупали подержанные иномарки, за которые в родном отечестве, где люди пока еще не сориентировались относительно истинной ценности товаров и услуг, получали пятьсот процентов прибыли. Дело росло как на дрожжах и было завершено лишь в связи с полной исчерпанностью урожая карельской клюквы.

В дальнейшем удачливые предприниматели придумывали все новые и новые проекты, которые с блеском претворяли в жизнь. Конечно, со временем косная российская среда усиливала сопротивление дерзким начинаниям. С определенного момента в дележе коллективного пирога пожелали принять участие и чиновничество, и криминалитет, и законодательные органы, и, что вполне естественно, государство. Но даже с учетом поборов и мздоимства, вероломства партнеров и непредсказуемости министерской чехарды бывшие молодые предприимчивые люди вскоре стали активными участниками распределения пяти процентов экспортных финансовых потоков.

И тут, когда неумолимые законы динамической устойчивости потребовали от участников корпорации стать людьми публичными, участвующими в политике и социальной регуляции общества, Николай не то чтобы испугался схватки за новую высоту, но задумался. Получение качественно новых прибылей его уже не интересовало. Создание новых рабочих мест, которые были бы способны прокормить изрядное количество пассивных исполнителей, также было для него безразлично. Его даже не волновала сверхзадача любого нормального предпринимателя, у которого глубоко в подсознании спрятано смутное ощущение того, что чем больше заработаешь, тем легче будет дышаться всему обществу. Потому что всеобщее наращивание деловой активности в конечном итоге должно привести к качественному скачку в социальном благополучии всех жителей страны, должно снять напряжение в обществе и в корне пресечь возможность вспышек долларовых бунтов.