Стефания Вишняк - Испекли мы каравай… Роман

К кружке с чаем она так и не притронулась. И узелок, с которым она, было, собиралась в Радоницу на кладбище, остался лежать на столе…

…Увидев впереди огни приближающегося Атбасара, Катерина повернула голову и стала смотреть через боковое стекло на звездное небо: «А, може, диствительна, то и был Ангел от моей маменьки? Она ж и сама мне скока раз говорила, шо в семье лишнего рота не бывает, када я пужалася, шо снова беременная. И всё молилася, молилася… Хоть и тайком, но всегда и за всех. А если бы не прислала она мне тада ту Амалию?.. Наверна, шо-то да есть там, на небушке этом…»

«Городскими» семья Гавриила и Катерины была ни много, ни мало, до октября шестьдесят четвертого. И в течение всего этого времени перемен у них особых не наблюдалось. Разве что, ровно через девять месяцев со дня их переезда и через три дня после полета в космос первого в мире космонавта, Катерина родила четвертого ребенка, мальчика. Назвали его вовсе даже не по традиции – Юрием, а в честь погибшего на войне маминого старшего брата Павла, заменившего ей умершего сразу после ее рождения отца.

В Атбасаре они поселились в такой же, как и в Муйнаке, старенькой каркасной мазанке, главным украшением которой, и то лишь снаружи и в летнее время, был травяной ковер на крыше. В гораздо большей степени новоселов обрадовала электрическая лампочка, тускло освещавшая одну из комнат. Впрочем, в их новом жилище было и еще одно отличие от муйнакского: пол в избушке был не земляной, а покрытый, хотя и старым, видавшим виды, но все-таки кровельным толем; да и окошко было не одно, а целых два, хотя, по размеру они были такие же крохотные, как и на прежнем месте жительства.

Гавриил продолжал крутить баранку в самый разгар освоения целинных земель и дома он появлялся, как впрочем, и прежде, весьма редко. По причине того, что из доброй половины его зарплаты аж по двум исполнительным листам отчислялись алименты, оставшихся средств семье едва хватало. Несмотря на то, что отец семейства периодами как-то пытался выкраивать из оставшейся части зарплаты когда на мешок картошки, когда на комбикорм поросятам, а когда на уголь или дрова, им приходилось туговато.

Катерина устроилась техничкой в школу, которая, благо, была прямо напротив дома. Поросят они, все же, купили и, в свою очередь, неплохим подспорьем для их вскармливания были иногда перепадавшие отходы из школьной столовой.

Оплата услуг детского сада для четверых отпрысков была родителям, конечно, не по карману, поэтому дети были предоставлены, в общем-то, сами себе. Общаясь с соседскими ребятишками, они, собственно, получали кое-какую информацию о существовании неких детских заведений, в которых хотя и нет родителей, но всегда тепло, светло, полно игрушек, а кормят несколько раз в день едой, о которой им и помышлять-то не приходилось. Но претензий по этому поводу к своим «батьк ам» они не предъявляли, потому, как уже на этот вопрос им был дан однозначный ответ мамы: «В детский сад водят своих только богатые буржуи, потому шо им самим нехрен делать, ни деньги девать некуда».

С позволения сказать, интерьер их нового жилища мало чем отличался от прежнего и состоял из весьма нехитрой утвари, которую супругам удалось нажить в течение нескольких лет совместного проживания. В первую очередь входящему в дом бросался в глаза деревянный столб посреди главной жилой комнаты, которая была размером не более пятнадцати квадратов. На этот столб, служивший опорой для провисавшего потолка, они повесили, керосиновую лампу, только здесь она предназначалась на случай отключения электроэнергии. Слева от входной двери стоял добытый отцом целинный трофей – пятидесятилитровый армейский цинковый бак для воды. Далее у окошка, смотревшего во двор, находилась порядком пострадавшая от бесчисленных переездов деревянная тумбочка с двумя дверцами на вертушке, по облупившейся краске которой было видно, что ее когда-то сначала красили коричневой краской, затем зеленой, а потом и небесно-голубой. Эта кухонная тумба, с приставленными к ней двумя табуретками, помимо своего прямого назначения, служила обеденным столом для родителей. В двух шагах от этого универсального предмета обихода, близ небольшой, но достаточно высокой печки-голландки с чугунной плитой располагался приземистый круглый столик для детей, обедающих, как это было принято в их семье, отдельно. В закутке за печкой, в дальнем темном углу комнаты, находился сооруженный из горбыля топчан, на котором спали родители. Над их ложе висела люлька, которую, когда родился Павлик, старший брат отца, Иван, дал им напрокат. Угол справа, освещенный вторым окошком в доме и загороженный фанерой, был местом, где на сколоченном из того же горбыля топчане спали трое старших. У Ольки навсегда сохранится в памяти кислый вкус утоляющего, как ей тогда казалось, голод, уголка засаленного зеленого ватного, повидавшего виды, детского одеяла, используемого ею на случай, когда уж очень хотелось есть, а реветь уже не было смысла.

Справа от входной двери, на длинной и еще ни разу некрашеной скамейке, заваленной всякой всячиной— от валенок и сапог с портянками до запчастей отцовского авто. Над скамейкой и далее по всей стене, словно на стенде, на многочисленных ржавых гвоздях невероятных размеров, периодически и беспорядочно вбиваемых отцом, располагался так называемый гардероб, где вперемешку с верхней зимней одеждой всех членов семьи тут висело и по паре отцовских, еще армейских, гимнастерок с галифе, ватных стеганых штанов да фуфаек. Комплект, что почище, был у главы семейства как повседневным, так и парадно-выходным, в другом же, более промасленном, он ремонтировал основного кормильца семьи – «ГАЗик». На гвоздях повыше болтались то шапка, то ремень со звездой, то фуражка; тут же висел отрывной календарь, а также, связки нанизанных на проволоку гаек и подшипников. Словом, в доме было всё необходимое для нормальной жизни среднестатистической советской семьи.

Самой привлекательной в их хате вещью являлся, пожалуй, деревянный сундук с тоже изрядно облупившейся зеленой краской – некогда приданное Катерины, в котором находилось всегда пахнущее плесенью, скомканное белье и прочее тряпье. Пару-тройку раз в году, когда в доме появлялся сахар, мама во время ужина раздавала его строго по одному кусочку, а остальное прятала обратно в этот сундук, непременно запирая его на амбарный замок.

Это позднее, к концу шестьдесят третьего, у них появится еще мебель: небольшой обеденный столик, за которым Анька, а затем и Толька будут учить уроки, этажерка, детская железная кровать для Ольки и Павлика да панцирная кровать для родителей. Так же интерьер их жилища пополнится, как когда-то обещал отец, радиоприемником с проигрывателем и двумя пластинками с самой замечательной на свете музыкой: вальсом «Дунайские волны» и песней «Пусть всегда будет солнце».