Юрий Сидоров - Вторая попытка

Пока Зайдлицем занимался отрядный врач, бывший до войны сельским фельдшером, всего в десятке метров от них над заботливо опущенным на плащ-палатку Стёпкой рыдал командир отряда Иван Коновалов. Вокруг с обнажёнными головами стояли убитые горем партизаны. Пацан был всеобщим любимцем, можно считать, «сыном отряда».

– Стёпка, ты же как брат младший! Как я теперь без тебя жить буду? – вопрошал, подняв руки к синему весеннему небу, Коновалов.

Вдруг он резко поднялся, выхватил из кобуры пистолет и побежал к Курту Зайдлицу, над которым продолжал колдовать фельдшер.

– Ты за всё, гнида, сейчас ответишь! – полубезумным голосом кричал Иван.

Первым успел преградить ему путь Портнов. Комиссар ловким движением отвёл в сторону руку Коновалова, направив пистолет в землю, и другой рукой обнял командира за плечо:

– Ваня, успокойся, возьми себя в руки. «Язык» нам живой нужен. Ради чего тогда ребята рисковали, ради чего Стёпка погиб?

Рука Коновалова с зажатым в ней пистолетом дрогнула и на мгновение обмякла. Воспользовавшись этим, Портнов сумел быстро освободить оружие от пальцев Ивана и переложил пистолет командира к себе в карман.

Комиссар легонько рукой подтолкнул Коновалова в направлении землянки, и тот послушно, с опущенными вздрагивающими плечами, побрёл в неё.

– Расходитесь, товарищи, – негромко сказал Портнов стоявшим тесной группой партизанам. – Стёпку ближе к вечеру похороним. Корнеич, прошу тебя, займись этим. Надо место хорошее под могилу найти.

Зайдлица допрашивали два дня. Скубжевский и Таня почти валились с ног от этих многочасовых попыток добыть хоть какую-то информацию. Особенно тяжело было столь долго говорить по-немецки, да ещё правильно понять, что отвечает пленный. А немец совсем сник. Если в самом начале он хорохорился и постоянно выкрикивал нацистские лозунги, то уже довольно скоро впал в апатию, отвечал мало и не по делу, к тому же почти шёпотом. Так что понять, что именно говорит Зайдлиц, было для Вилора и Тани непростой задачей, несмотря на неплохое знание немецкого языка.

Но на второй день удалось выяснить, что Курт худо-бедно понимает по-русски. Он даже короткое время выполнял в штабе функции переводчика, пока не было никого другого.

Узнав об этом, Коновалов посерел лицом. Он встал перед Куртом и с ненавистью во взгляде и в голосе выпалил:

– Так ты, мразь, наших допрашивал?

Среди партизан в руки к фашистам пока ещё никто не попадал. Но несколько месяцев назад немцам удалось разоблачить двух связных, живших в посёлке. Их потом повесили на площади в райцентре. Разведчик, ходивший в посёлок, рассказывал о том, что на висевших телах было множество кровоподтёков, не говоря уже о синяках на пол-лица.

– Нет, нет, – лепетал в ответ Зайдлиц, с испуга смешивая немецкие и русские слова. – Я никого не допрашивал. Я только документы переводил.

Коновалов еле сдерживался. Но ещё был шанс, что немец даст хоть какую-то наводку на этот проклятый объект Z.

У Тани, когда ей рассказали историю о повешенных связных, глаза тоже засветились недобрым огоньком. Вилор, заметив это, залюбовался девушкой. Сейчас, в гневе, со сверкающими глазами, Таня была особенно прекрасна. А вот унтершарфюрера Зайдлица не могли не посещать совсем иные мысли. Ни Коновалов, про которого нетрудно было понять, что он здесь командир, ни эта девушка, сносно говорящая на его родном немецком языке и даже вставляющая между делом строчки Гёте, не внушали Курту надежд на благоприятный исход. А верить в лучшее очень хотелось. Двадцать лет всего прожито. Неужели вот здесь, в этих наполненных болотами лесах России и оборвётся его жизнь?

К концу второго дня стало ясно, что добиться нужной информации от немца не удастся. Просто он, видимо, действительно ничего не знает. Мелкая сошка, всего-навсего унтершарфюрер, нижний чин во всей их иерархической цепочке фюреров с различными приставками.

Когда Вилор с Таней сообщили об этом Коновалову и Портнову, Иван, ни на секунду не задумываясь, подытожил:

– Всё понятно. Осталось эту мразь расстрелять без промедления!

Все замолчали. Вилор нервно кусал губы. Взгляд Тани был обращён куда-то в сторону, и Скубжевский никак не мог увидеть выражение её глаз. Комиссар Портнов молчал. Видимо, отнёсся к словам командира как к неизбежности, пусть и неприятной.

– Вилор, приказываю привести приговор в исполнение.

У Скубжевского перехватило дыхание. Перед глазами забегали по кругу цветные круги. Он еле устоял на ногах, хотя заметно качнулся сначала в одну сторону, а потом, как маятник, в противоположную.

– Кто, я? – произнёс Вилор ещё более тихим шёпотом, чем Зайдлиц на допросах.

– А что, кишка тонка? – издевательски вопросом на вопрос ответил Коновалов, смотря при этом на Таню.

В этом взгляде Ивана царило нескрываемое желание унизить Скубжевского в глазах девушки. Но Вилору сейчас было всё равно, что подумает Таня, он просто забыл на время о существовании Сёминой на белом свете.

– Товарищ старший лейтенант, – звенящим от напряжения голосом официально произнёс Скубжевский. – Я военнослужащий Красной Армии, а не палач.

– А я, значит, палач? – взорвался Коновалов. – Ты чистенький, в белых перчаточках, а мы вот с комиссаром в дерьме копаемся. Так, что ли?.. Младший лейтенант, я Вам приказываю расстрелять фашиста Зайдлица как совершившего тягчайшие преступления против нашего советского народа!

– Вы не можете мне такое приказать. К тому же я не Ваш подчинённый, у нас своё командование в центре есть, – Вилор страшно побледнел, но одновременно обрёл уверенность в голосе.

– Я старший по званию! А приказ старшего по званию – закон! – чеканил слова Коновалов. – Понятно? Ваше счастье, младший лейтенант, что Вы задание центра выполняете, а то бы я Вас самого перед строем расстрелял за трусость и неисполнение приказа!

Лицо Вилора сделалось мертвенно-пепельным.

Портнов подошёл к Коновалову и легонько обнял его за плечи.

– Иван, перестань, не горячись. А Вы, – перевёл комиссар взгляд на Вилора, – идите сейчас отсюда от греха подальше.

Скубжевский с трясущимися руками направился к выходу из командирской землянки, но замер на полпути, поражённый прозвучавшими в наступившей звонкой тишине словами Татьяны:

– Иван, разрешите мне!

– Что, Таня? – не понял Коновалов.

– Привести приговор в исполнение, – медленно и отчётливо произнесла страшные слова девушка.

– Вы это серьёзно?

– Абсолютно, – твёрдо ответила Таня и добавила: – Стёпку не могу забыть… мёртвого…

– Ну что же, товарищ Сёмина, – после короткого раздумья произнес Иван, – давайте. Раз уж сами вызвались, не в пример некоторым слюнтяям.