Юрий Сидоров - Вторая попытка

– Сёмина, Скубжевский, – обратился к Тане с Вилором сидевший рядом капитан. – всё помните? Какой пароль?

– Скажите, здесь поблизости есть гать на болоте? – первой выпалила Таня.

– Отзыв? – не унимался капитан.

– Идите направо до опушки леса, потом с километр вперёд, – опередил свою напарницу Скубжевский.

– Всё правильно. Таня, Вилор, вы, собственно всё знаете. Информация об этом немецком объекте крайне необходима. Помните об этом, – несколько сдавленным голосом произнёс капитан. – И берегите себя… если получится. Сёмина, приготовиться!

Таня поднялась, одними глазами улыбнулась Вил ору и прошла несколько метров, отделявших её от чернеющей пасти люка. Скубжевский на мгновение закрыл глаза, а когда снова посмотрел на люк, девушки в самолёте уже не было.

– Скубжевский, приготовиться! – голос капитана вырвал Вилора из одной реальности и позвал в другую. Он механически поднялся, сделал несколько шагов и по властному жесту руки выпускающего на своём плече с закрытыми глазами перешёл через люк в другую вселенную.

Куда-то сразу пропал слух. Тело кувыркнулось. Понять, где верх, где низ, не удавалось. Казалось, что прошла сама вечность, прежде чем Вилор испытал резкий толчок по всему телу от раскрывшегося парашюта. Это был его третий прыжок в жизни, но Скубжевский никак не мог преодолеть липкий страх и каждый раз молил судьбу, чтобы больше такого никогда не было.

Сейчас, летя навстречу земле, Вилор подумал: «А всё-таки я прыгнул! Причём первый раз ночью!.. А мама с папой об этом никогда уже не узнают…»

При мысли о родителях его глаза мгновенно покрылись плотной пеленой слёз. Вилор проклинал тот палящий от адского солнца летний день, когда немецкая бомба превратила в месиво вагон со всеми людьми в нём. И теперь уже никогда мама с папой не пройдут улицами родного Минска, не увидят его парков и очаровательных домиков Троицкого предместья. Какое это страшное в своей непоправимости слово – никогда.

После гибели родителей Вилору хотелось только одного – мстить, мстить и ещё раз мстить. Причём немедленно! Поэтому когда его, успевшего к началу войны закончить первый курс истфака, вместо передовой отправили в тыл, в разведшколу, разочарованию не было предела. «Зачем я сказал, что хорошо владею немецким языком? – кусал себе губы Скубжевский. – Ведь никто бы не стал это проверять, если бы я не сказал».

Боль в душе оставалась сильной, но уже не такой нестерпимой. Свободного времени в разведшколе практически не было. Занятия, тренировки, снова занятия. Оказалось, и немецкий язык надо совершенствовать. Некоторые курсанты знали его заметно лучше Вилора. А особенно Таня, закончившая два курса в МГУ по германской филологии.

Девушка поразила Скубжевского с первого взгляда. Невысокого роста, стройная, гибкая, с невыносимо красивыми серыми глазами, увлечённо декламирующая «Фауста» на языке оригинала.

Впрочем, времени на «Фауста» практически не было. Положение на фронте не радовало, поэтому срок обучения в разведшколе дважды сокращали, доведя его до 10 месяцев. Учились в ближнем Подмосковье, по Ярославской дороге. Осенью сорок первого года, в наиболее тяжёлые дни и недели обороны Москвы курсанты с особенным напором рвались на фронт, проходивший от них в сотне-другой километров.

Вилор помнил, как к их общей радости от начала контрнаступления Красной Армии под Москвой добавилось особенное ликование курсантов-москвичей, среди которых была и Таня. Девушка вместила все свои эмоции в одно-единственное слово:

– Наконец-то!

Её глаза впервые за несколько бесконечно долгих месяцев тревог сияли счастьем. Скубжевский радовался вместе со всеми, но одновременно вспоминал родной Минск, до которого от линии фронта было ещё так далеко. Догадавшись о причине грусти Вилора, Таня тогда подошла к нему и мягко провела по плечу рукой:

– Ты только потерпи! Потерпи совсем немножко. Видишь, как мы теперь наступаем! Скоро в Минске будем, совсем скоро. А я никогда в Минске не была! Ты мне его покажешь?

– Конечно, Танюша. Обязательно покажу! Минск очень красивый, тебе обязательно понравится. Вот только, – у Скубжевского предательски задрожали губы, и он ничего не смог с этим поделать, – вот только никого у меня там теперь нет. И не только там. Совсем никого. Один я на всём белом свете.

– Ты не один! – Таня старалась его переубедить, хотя и понимала, что ничем не может помочь горю Вилора. – Мы же все с тобой… И я тоже!

В тот врезавшийся в память день Скубжевский осознал, что Таня не просто девушка, которая ему нравится. Он понял, что нашёл свою любовь. И теперь в его жизни нет больше невыносимой пустоты. Вилор представил себе, как они с Таней, отмечая после войны день нашего наступления под Москвой, всегда будут помнить, что для них это ещё и личный праздник, о котором знают только они двое. Вот только бы дожить до победы и увидеть, какая жизнь тогда наступит.

Вилор не признался Тане в своих чувствах ни в тот день, ни после. Он панически боялся услышать от девушки что-то вроде: «Извини. Ты очень хороший человек, надёжный, верный, искренний, умный. Но ты для меня только товарищ. И ты обязательно ещё найдёшь своё счастье. А мы останемся друзьями». Подобные фразы Скубжевский встречал в кино и читал в книгах, всякий раз глотая слёзы. Невыносимо больно было бы услышать их от Тани.

Вилор никак не мог понять, как в действительности относится к нему Татьяна. С одной стороны, она с радостью заговаривала с ним сама и даже дарила украдкой нежные взгляды, а с другой – словно очерчивала невидимую грань, через которую не позволяла переступить.

Скубжевский боялся, что после окончания разведшколы их с Таней дороги разойдутся. Поэтому его радости не было предела, когда выяснилось, что их вместе направляют на задание через линию фронта. Да ещё в Белоруссию. Правда, не в Минск, а в леса и болота Полесья. Впрочем, хорошо, что не в Минск. Сейчас оказаться в родном городе было бы просто невыносимо. Ведь там опустевшая квартира с мамиными платьями в шкафу и солидными отцовскими книгами по философии. А на кухне на полочках чашки и тарелки, из которых они кушали. Тогда, до войны… Вилор боялся, что захлёстывающие эмоции, окажись он вдруг в Минске, помешают выполнить задание, и вообще он всё провалит. Поэтому хорошо, что в Полесье, а не в Минск. И рядом Таня, лучшая в мире девушка.

Вилор приземлился не слишком удачно. Парашют зацепился за ветви огромной ели, Скубжевского при соприкосновении с землёй занесло в сторону, левая нога подвернулась и теперь ощутимо болела при каждом шаге. Но сейчас, несмотря ни на что, надо было выйти к месту встречи с Таней.

Уже начинало светать. О том, чтобы сложить и присыпать парашют землёй, не могло быть и речи. Слишком сильно он запутался в еловых лапах. Надо было собрать в вещмешок минимально необходимые вещи и побыстрее уходить из точки приземления. Вдруг немцы засекли высадку парашютистов. Правда, ещё была ночь, но ясная и звёздная. Да и звук самолёта, конечно, на земле должны были слышать. Хорошо ещё, что новолуние.