Александр Симатов - Второе сентября Всеволода Цаплина

Любовь – последнее прибежище нормального человека в ненормальной стране

Они с Анжелой мчались в открытой машине вдоль берега океана. Океан был неспокоен: пенился, бурлил, одну за другой гнал к берегу настырные волны и безжалостно разбивал их о прибрежные скалы. До Севы долетали соленые брызги – дорога пролегала совсем близко от воды. Стоящие у дороги коренастые пальмы приветствовали их, склоняя зеленые опахала так низко, что можно было дотронуться до кончиков острых листьев. Ветер трепал блестящие на солнце медно-красные волосы Анжелы. Она выглядела превосходно, он любовался ею. Газовый шарфик норовил сорваться у нее с шеи, она придерживала его рукой. Они смеялись по каждому пустяку. Они предчувствовали счастливое событие в конце пути. Неожиданно со стороны океана налетели чайки и принялись носиться над кабриолетом. Этот крикливый эскорт появился совсем некстати, испортил чудесную поездку. «Наверное, из-за нашего громкого смеха», – решил Сева. Он посадил Анжелу за руль, а сам поехал стоя, размахивая над головой пиджаком, как пропеллером. Его попытки отогнать чаек ни к чему не привели, чайки совсем обнаглели и норовили пролететь как можно ближе к ветровому стеклу.

В какие края они с Анжелой так спешили? Какой сюрприз ожидал их там? Что за событие? Этого Сева узнать не успел: назойливые чайки так же неожиданно исчезли, как и появились, и нашего героя разбудило странное многоголосие за окном.

С сожалением завершив путешествие по побережью неизвестного океана, он открыл глаза и прислушался, гадая, откуда возле его дома могла взяться галдящая толпа. Но ничего так и не понял. Будильник не звонил, значит, было еще рано. Вставать не хотелось. Привычным движением смахнул Чайнафон с тумбочки на постель. Телефон очнулся от спячки, и Сева с удовольствием вдохнул запах ландышей.

Достижения Поднебесной в области телефонии напомнили ему, что Анжела очень любит земляничный запах. И что, по слухам, в его компании согласовали на днях сумму взятки, и таможенники обещали передать им партию парфюмерной эссенции. Если партия поступит вовремя, они опередят конкурентов. Но Севу радовало нечто другое: новая эссенция впервые давала возможность воспроизвести запах земляники. Он улыбнулся своему нехитрому плану, представив, как незаметно умыкнет у Анжелы Чайнафон, вставит в него капсулу с эссенцией и затем настроит свой номер в ее контактах на земляничный запах. А позже случится маленькое чудо: он позвонит ей поздним вечером пожелать спокойной ночи, Анжела возьмет телефон, ответит, как всегда, немного нараспев «алло-о-о» – и окажется в земляничном облаке.

Вспомнив, что капсула с новой эссенцией будет стоить треть его зарплаты, Сева перестал улыбаться, вздохнул и взглянул на экран телефона, узнать, который час. «Понедельник, 2 сентября 2041 года. 8.00». И в следующий миг, подтверждая правильность указанной даты и времени, шум и гам за окном утихли и торжественно-тревожный, пугающий своей напористостью голос призвал на помощь все население района: «Това-а-а-рищи!» – будто началась война.

«Вот оно что! – чертыхнулся Всеволод, узнав голос директрисы. – Сейчас двинет тошнотворную речь и замучает лозунгами, – подумал он, живо представил первоклашек с испуганными глазами, и ему стало их жалко. – Военрук-политрук, кличка «Сморчок», главнокомандующий метр с кепкой, – следом вспомнил он мужа директрисы. – До сих пор, наверное, дрессирует школьников на плацу, если не спился».

Вспомнив военрука, Сева не мог не вспомнить и Витьку Крепова: они всплывали в его памяти всегда только вместе – два виновника одного события. Рот у Севы непроизвольно растянулся в улыбке. Времени было достаточно, он закрыл глаза и укрылся одеялом.

***

Витька Крепов появился у них в одиннадцатом после зимних каникул. Они так стремительно с ним сошлись, будто им в жизни только друг друга и не хватало. Витька оказался редким раздолбаем, даже по меркам Севиного класса, поскорее выпустить который мечтали все учителя школы. Кто его знает, как он додумался до этой выходки. У него отец был военным, может, травил веселые байки, а Витька запомнил.

В тот погожий апрельский день, когда на тополях школьного парка вот-вот должны были распуститься первые листья и, облепив пока еще голые кусты жасмина и шиповника, от весеннего тепла сходили с ума воробьи, на плацу внутреннего двора их класс отрабатывал приветствие воинского начальника. Сморчок стоял перед замершим строем одиннадцатого «Б» и хмурил мохнатые брови, подчеркивая важность и торжественность момента. Со щелчком сдвинув вместе каблуки сапог, будто подстегнув себя шпорами, он в очередной раз (предыдущие попытки ему не понравились, «отвечали недружно, без молодецкого задора») прокричал что есть мочи: «Здравствуйте, товарищи!» От натуги мешки у него под глазами набухли кровью, обвисшая физиономия побурела до цвета гнилого томата. В ответ на приветствие класс рявкнул, как предписывал устав: «Здравия желаем, товарищ военрук!» После этого Сморчок должен был прокричать: «Поздравляю вас с… чем-нибудь» – для разнообразия он обычно менял основание для восторга учеников, вспоминая славные страницы истории страны со времен Владимира Крестителя. Но в тот злосчастный день его неудачно заклинило на одном и том же, и три раза подряд он поздравлял с прошлогодним единодушным подтверждением выбора верховного мыслителя, сделанного народом в 2018 году. Готовясь к четвертой попытке, Сморчок набрал полные легкие воздуха, но из последней шеренги его на мгновение опередил Витька, раскатисто заоравший вдруг во всю глотку: «Кто на плацу насра-а-ал?!» – так, что задрожали стекла в огромных окнах спортзала. И в бетонном колодце, образованном зданием школы, понеслась отражаться от стен концовка Витькиного вопроса: «Насра-а-ал… насра-а-ал…» Класс сначала вздрогнул от неожиданности, потом дружно загоготал, а затем в шальной радости выдал троекратное протяжное «Ура-а-а!..»

От «восторга» учеников Сморчка едва не хватил кондратий. Он некоторое время стоял с выпученными глазами и раззявленным от изумления ртом, не понимая, что ему делать с набранным в легкие воздухом. А полчаса спустя в кабинете директрисы Витьку начали пытать на предмет наличия в классе подпольной вредительской организации. Позже к этому делу подключился товарищ из госбезопасности, курирующий школу. Но Витька молчал – говорить было не о чем. Взбешенный единственной фразой «так получилось», которую Витька смог выдавить из себя, и воспринявший ее как откровенную наглость военрук после консультаций с гэбэшником рекомендовал педсовету школы направить Витьку на год в трудовую колонию на перевоспитание. Худшего варианта придумать было невозможно.