Валерий Крупник - Зеркальные Двери

Два обстоятельства путали и пугали Эдвина. Он не понимал, зачем он был Эрлу нужен, почему тот не мог продать свои пакетики сам, напрямую, и сохранить весь секс для себя, ни с кем не делясь. И хоть Эрл говорил всё в струю и правильно: что так будет безопаснее, без прямых контактов, и что он хочет для Эдвина что-нибудь сделать, ведь это только начало, а как дело пойдёт, они станут партнёрами с большим будущим и успехом, как Бил Гэйтс и Стив Джобс, и что в одиночку дела не делают, не складывались, не выстраивались его слова в стройный ряд, а разбегались в голове тараканами, оставляя чувство невнятной неприкаянности, и потом была проблема Тэда. Тэд был начальником смены, и чтобы все заказы на «приправленные» бублики передавались Эдвину, понадобилось бы его согласие. И хотя Эрл сочинил хорошую, хитрую и убедительную версию для Тэда, и даже заставил Эдвина её заучить и отрепетировать с Эрлом, одна мысль о разговоре с Тэдом вызывала чувство пустоты и слабости в теле; у него холодели руки и ступни, и немела кожа лица, когда он представлял внимательные, всегда усталые глаза Тэда, слушающего Эдвина с участливым вниманием, всегда готового разобраться и помочь, представлял и вспоминал, что Тэд знаком с его родителями и приходил однажды в гости со своей женой, толстой женщиной, ходившей с палочкой после автодорожной аварии, но остававшейся жизнерадостной и невпопад громкой, и тогда хотелось Эдвину сейчас же позвонить и сказать Эрлу, чтобы засунул он свои пакетики, куда не светит солнце, и оставил его в покое, но как раз с покоем дело было «швах,» как говорил Стэн Коен, его учитель социологии, кичившийся своим еврейством и идишем.

Мысли о сексе не оставляли Эдвина с того первого расговора с Эрлом. Как ни гнал, ни отмахивался от них Эдвин, они преследовали его со злым остервенением пчёл убийц, проникая во все щели-извилины его мозговой коры, больно жаля и мешая сосредоточиться днём и спать ночью, превращая поголовно женщин вокруг в тайных недоступных персонажей порно-фильмов, которые он смотрел запоем, ненавидя себя и не всилах оторваться. Однако время шло, и Эрл решил, что оно пришло, а точнее вышло, всё до крупинки, как в песочных часах, на которые Эдвин и посмотреть бы не смог без мысли о женских бёдрах и желания загрузить заложенную в его телефоне интернетную страничку, а раз вышло, то и канителиться больше нечего, и сегодня он должен был дать ответ.

Запершись в своей комнате, Эдвин сел на кровати и собрался духом, которого ему однако не хватило, чтобы позвонить Эрлу, и он малодушно набрал текст, «Извини, но это не для меня. Я не могу.» Он глубоко с отчаяньем вздохнул и сморщившись, как от лимона, нажал «послать.» Отбросив телефон, он с облегчением раскинулся на кровати, как телефон вдруг зазвонил, точно обидевшись на такое обращение.

– Ты оборзел, -утвердительно спросил Эрл, -Я ждал две недели, ты думаешь для чего?

– Извини, я не могу. Правда. Не обижайся, ладно? Ты всегда найдёшь кого-нибудь, обязательно, -выпалил Эдвин, плохо сображая, что говорит, -Ну пока, в школе увидимся.

– Ты меня не покакивай, я не сральник тебе. Знаешь сколько ты мне должен, сука, а?

Голова у Эдвина поплыла, ему казалось он не мог выбраться из ужасного сна, потому что снился он наяву.

– Не могу. Потом, в школе. Я никак, я сам думал, но не могу. Ты сам знаешь, я хотел. Без меня, ладно? Пожалуйста извини.

Его голос нечаянно сорвался на плаксивость, и Эдвин отключил телефон, бросившись ничком на кровать и мечтая уснуть, но уснуть он не мог и лежал, наблюдая запоздалое неспешное прояснение в его мозгу, где из мутного потока событий выкристаллизовывалось холодное и твёрдое осознание, что он пропал, что этот кошмар никогда не пройдёт, а просто поглотит его в равнодушной трясине, что жирно чавкнет, сомкнётся над его головой и отрыгнёт к поверхности цепочку пузырей. Ему даже стало трудно дышать. Но именно эта плаксивая стыдная нота в конце разговора решила дело. «Ах, так ты плакать,» подумал Эрл, «Ну что-ж, пидор, ты у меня поплачешь. На все сто поплачешь. На двести, на…» Он задохнулся злостью.

На следующий день Эдвин не видел Эрла в школе. «Странно,» подумал он, но не задержался на этой мысли, отвлёкшись на школьные дела, к которым у него вдруг вернулся интерес, «О чём я думал все эти дни? Как в тумане.» Отработав после школы свою смену в кафе, он торопился домой засесть за уроки и нагнать упущенное, когда перед ним, как тролль из коробочки, материализовался Эрл.

– О, привет, -смутился Эдвин, -напугал, чёрт.

Он протянул для приветствия руку и получил удар в висок, от которого рухнул на асфальт. Ухмыльнувшись, Эрл переглянулся с двумя своими приятелями, подтянувшимися из-за угла. Медленно возвращающееся сознание Эдвина отметило, как неловко лежит на асфальте его тело, содрагаясь под ударами нескольких пар ботинок, норовящих размозжить его пах и голову. Впрочем, Эрл допустил две ошибки: он мало что знал про Эдвина и слишком дал волю своей злости; он горячился и мешал своим приятелям наносить точные калечащие удары. И Эдвин сумел подняться. А как поднялся, всё стало просто и ясно, и можно было не думать, потому что не о чем было думать, его тело само знало и помнило, что делать, как двигатель после включения акселератора, и вот уже один из Эрловых приятелей занял его место на асфальте, пуская струйку крови из разбитого рта и носа, и сам Эрл сложился пополам, пряча голову в карман из сложенных рук, и кто знает, что ещё пришлось бы ему прикрывать и чем, если бы не выбежавший на шум Тэд. Он швырнул на землю Эрла и его ещё державшегося на ногах приятеля и обшарил их карманы, отобрав ножи. Эдвину всё же досталось прилично: два сломанных ребра, перебитый нос и острые головные боли в течение нескольких месяцев, и в качестве побочного эффекта он перестал думать об Эрле, а интерес к порну настолько ослаб, что даже стало грустно.

А потом, через два коротких года разговор вернулся к тому же самому столу во время ужина, как будто бы и не прерывался, разве что Тина заметно подросла; вернулся без предвещания и подготвки, как и в первый раз, просто брякнулся посреди обыкновенного шума еды. Начал Генри.

– Ну что, скоро всё твоя школа. Пол-года и… всё.

Эдвин кивнул, думая о своём.

– Стало быть, думать надо.

Эдвин поднял глаза на отца, пытаясь проникнуть в смысл сказанного. Но не проник.

– Ну и что надумал?

Генри направил свой сверлящий взгляд прямо на сына. Эдвин опустил глаза и пожал плечами; мысли его рассеялись, как туман под жгучим калифорнийским солнцем, и он сосредоточился на макаронах с сыром.

– Или ты думаешь всё на нас переложить, да? У нас вот маленькая растёт, о ней думать надо, -Генри кивнул на Тину, заставив и её уткнуться в тарелку. Эдвин машинально взглянул на сестрёнку, отметив, как вытянулись за последние годы её руки и шея. Он не знал, куда деваться от пристального взгляда и вопросов отца, а встать и уйти к себе в комнату боялся. Вступилась мать.