Олег Жданов - Паранормальная лингвистика. Роман о сверхвозможностях, любви и верности

– Смерть тоже чудесная? – иронизировал Хамитов.

– И да, и нет. Андрей Оный умер на работе от инфаркта. Как оказалось, скрывал ото всех частые сердечные боли (при вскрытии обнаружилась явная ишемия). Дмитрий очень часто вспоминает, как ночью встал попить воды и на кухне натолкнулся на отца, – тот сидел в полной темноте и нюхал лук, будучи простуженным. На работу он ушел, но с нее не вернулся. Позвонили с телефона отца именно Дмитрию. Сам Оный говорит, никаких предчувствий у него не было, только странности: за некоторое время до этого он со всеми переругался – в вузе, семье, общежитии, в Сети…

– Еще?

– Сестра Оного. Экзальтированная особа, на лечении…

– Не продолжать. Она у нас в разработке. Возможно сотрудничество.

– Мать. Несколько остранилась после смерти мужа, очень много времени проводит у окна. Сын дома бывает нечасто, ему предоставлена комната в общежитии, где он устроил языковую лабораторию. Чувство вины за то, что мать в основном одна, угнетает Дмитрия. Но он увлечен научным поиском, даже в доме родителей занят в основном наукой. Мать все так же, у окна.

– Вот и добрались! Кто мне скажет, наконец, чем он точно занимается и что это за фокус он демонстрировал ночью?

– Точного ответа нет, так как Оный маскирует тему своих научных разработок. Он филолог, работает над словом. И это его ночное вознесение, видимо, практическая часть.

– То есть? – поднялся со стула побледневший Чеканкин.

– Очевидно, что с помощью владения словом Дмитрий Андреевич учится (частично научился) перемещаться в пространстве.

– Бросьте! – перебил Хамитов, но голос и вся манера его были испуганными. – Не может человек преодолеть законы физики!

При этом Хамитов более спрашивал, чем утверждал.

– По-моему, он открывает неизвестные языковые законы, которые гораздо мощнее законов физических. Вспомните Библию: «Вначале было Слово». Очевидно, что «вначале» обозначает не только истоки мироустройства, но и его краеугольный камень, наиболее мощный элемент.

Анна Петрова закончила свое сообщение, закрыв монитор.

Хамитов был подавлен. Он старел, потому его удручали сложности. При сложностях он выходил из себя. Но его последний опыт был горек и неприятно-кровав, потому он и был подавлен. Чеканкин многого не понимал, но внутри него крепло и росло торжество. Какую птицу он схватил в самом начале полета, еще на разгоне! Только бы вразумил бог или кто там попользоваться этим всласть и навеки, аминь!

Чеканкин встрепенулся.

– Так, господа. Теперь ответьте мне на вопрос: чем нам опасен этот самый Оный?

– Он не уважает физику, – попытался пошутить Хамитов.

– Думается мне, все серьезнее и глобальнее. Он побеждает физику, опровергает ее. То есть опровергает устойчивый ход вещей, рушит своим освобождением мироустройство, порядок… Видимо, физика – совершенно другая.

Хамитов перебил Анну:

– Да что это за дела – взял да и полетел! Завтра все полетят? У нас летают только самолеты. Авиационные компании лишатся денег, не станут покупать топливо. Так рухнет нефтяная промышленность – у нас экономика и политика построены вокруг и для нефтяной промышленности… Его надо того…

– Спокойней! Он уже у нас сидит, – торжество внутри Чеканкина грозило перерасти в песню. И вдруг неожиданно для себя самой Анна сказала:

– А вы уверены? Он еще сидит?

И грянула тишина. Вдалеке вскрикнул тепловозный гудок, у Хамитова прозвучал ком в горле, Дзержинский на портрете побледнел. Гулко во дворе сыпались листья.

– Почему вы отвергаете мысль, что человек, способный вознестись над землей, не позволит себе пройти сквозь стену? – грозно и в то же время вдохновенно почти закричала Петрова. И тут они все трое вскочили и, сумасшедшие, бросились вон. Они бежали вниз по лестнице, спотыкаясь и мешая друг другу, почти катились одним клубком – горячим, кричащим, живым и азартным. Кроме боязни, что преступник (раз в камере, значит преступник) скроется, и их всех накажут, а они намеревались схватить куш, в каждом из них было огромное желание, чтобы Оный продолжил их удивлять – как те казавшиеся им великими циркачи из детства – и сейчас за дверью остался бы только его запах, улыбка, смешок, пуговка. Они распахнули дверь, чуть было не рванулись назад: Оный сидел в самом темном углу комнаты, а свет из маленького зарешеченного окошечка камеры падал таким образом, что над головой его отчетливо виделся нимб. «Как Иисус!» – подумала Петрова с какой-то глубинной радостью, словно всю жизнь тайно ждала Иисуса из Назарета.

– Что же вы, господа, совсем забыли обо мне? Сидите, выдумываете себе, а со мной поговорить и не удосужились, – Дмитрий говорил из темного угла и нимб над его головой креп. «Как Иисус!» – во второй раз подумала Анна, а Хамитов испуганно заверещал:

– Вы это… перестаньте! Это мы вас схватили. Мы – главные. И попятился, и наткнулся на попятившегося еще ранее Чеканкина, которому и сказал испуганно и по-детски: «А чего он!» – с непонятной интонацией.

Оный вышел из темного угла в центр, нимб тихо погас. Все вздохнули с облегчением, но в глазах Анны на мгновение поселилось разочарование. Только на мгновение.

– Господа, я готов ответить на все ваши вопросы, и пусть недоразумения между нами скорее забудутся.

Служивый с оружием, прежде охранявший камеру, повел Оного наверх, в кабинет, эти же трое шли несколько сзади. На повороте лестницы Дмитрий повернул голову и так открыто улыбнулся Анне, что та опять почему-то подумала про Иисуса. Улыбка эта сняла напряжение со всех, и в кабинете они сидели без вражды, но с обоюдным интересом. При этом вооруженный человек стоял за дверью наготове.

Долго молчали как-то странно, первым вернулся к норме Хамитов.

– Фамилия, имя, отчество?

– Оный, Дмитрий Андреевич. Но вы же все знаете. Зачем вы так формально? Это не соответствует сложной и прекрасной реальности. Это оскорбляет и снижает реальность, господа!

– Молчите. Мы ведем протокол.

И действительно, Петрова уже печатала вопросы и ответы.

Оный сначала вздохнул, но тут же улыбнулся.

– Хорошо, давайте попробуем. Вдруг что-то выйдет? – и заговорщицки улыбнулся Анне.

Хамитов продолжал идиотизм.

– Год и место рождения?

– Выйдите в Интернет, там это обо мне есть. Мы теряем время!

– А мы не торопимся, товарищ ученый.

– Я тороплюсь. У меня есть исследования, которые требуют массу времени. Никогда не задумывались, что наш язык парадоксален и провокационен? Масса времени…

– Год и место рождения.

– А если я не скажу? Вы меня пытать будете? Господа, я прошу услышать меня: у нас нет времени на условности. Послушайте, вы же давно работаете в КГБ…