Антон Евтушенко - Асимметрия

– Строит из себя обиженную, – махнул рукой Синоптик. – Домой попёрлась. Ну и пусть! Ей и так уже пора.

– Надо проводить! – предложил я и быстро добавил, осёкшись: – Тебе.

– Она на машине, – беспечно махнул рукой Синоптик. – Дорогу знаёт. Доберётся!

– Так неправильно.

– Разберёмся без тебя, да? – огрызнулся Синоптик, но уже через мгновение засиял начищенною бляхой. – Слушай, сосед! А подкинь пятёру листов, а лучше косарь. На вкусное точево. Я отдам!

Тата была мгновенно им забыта, а всё внимание переключено на меня. Остаток времени до будильника я исполнял прихоти соседа, который сперва подъел остатки галет из моей тумбочки, а затем отправил гонцом за «полусантиметриком колбаски». Я послушно накинул куртку (что оставалось?) и заскользил по улице, окутанной предрассветной мглой. В ларьке набрал целый пакет еды: батон сырокопчёной колбасы, армянский лаваш, кисточку белого кишмиша, ломтик чеддера, томатные чипсы с луком и большую бутылку айрана.

– Захочешь ты мяса! А вот оно! – радовался Синоптик, с остервенением отгрызая от колбасного батона солидный ломоть.

Ещё через час мне пришлось бежать в аптеку за гасталом и боржоми. И следом: за ментоловыми сигаретами, которых лейтенанту Зимину неожиданно захотелось после утихомиренного недуга.

– Говорят, что ментол пагубно влияет на мужскую потенцию, – сказал Синоптик, чиркая зажигалкой и выдыхая бледно-синий дым. Первые две сигареты он честно курил на кухне, но умаявшись носиться между этажами, остался с третьей на кровати. – Наверно, поэтому их курят одни бабы. Ты сам-то, как думаешь?

– Я бы не переживал из-за ментола в табаке, – сказал я, зевая. – Сигарета не морковка, пользу по определению не несёт!

– Ёпта! Сигарета не морковка. Спасибо, кэп, учту!

Продираясь сквозь обилие циничной и нецензурной брани, я выслушал несколько десятков сальных анекдотов и пару историй из жизни, в том числе одну хвалебную оду в честь меховода из мабуты, то есть знакомого механика мотострелковой бригады. На пару с Синоптиком они как-то свинтили дефицитную ураловскую резину с двух «шишариков» – 66-ых «газиков» – и благополучно толкнули её на стороне за полцены.

– Вернее, как, – с азартом рассказывал сосед, – я просто стоял на фишке и следил, чтобы никто ничего не заметил, пока мабутянин справлялся с баллонным ключом. Когда оттаскивали шины за забор, чуть не нарвались на одного шакала, залётного прапора. Но этот мудак был в зюзю, так что лютовал по мере своих возможностей. Ползал там, на четвереньках, ему до нас было ровно полсекунды – до очередного рвотного позыва. Га-аа! Га-аа!

– А почему у тебя кликуха Синоптик?

– Не, – мотнул он головой, – в родном Воронеже для пацанов я Зи'ма, а Синоптиком Тата придумала называть. Сперва вроде в шутку, а потом как-то приклеилось.

Синоптик потянулся за остатками кисломолочного напитка, выплеснул содержимое бутылки в глотку и крякнул от удовольствия.

– При въезде в город видел башню с параболическими тарелками? Ну, такую разлинованную белыми и красными полосами. На мухомор похожа.

– Поездом я приехал. Кроме вокзала ничего не видел.

– Да не важно! – отмахнулся Синоптик. – Она на холме, её с железки тоже видно. Короче, это метеорологическая станция, стоит на балансе части. Раньше её обслуживал штат из четырех военнослужащих, а сейчас – красотень! – америкосовское оборудование, полная автоматика, весь фарш. Одного человека за глаза хватает, чтобы кнопочки нажимать. Искандер мне говорил, когда была реформа, ещё при Иванове, под это дело Москва деньги выделила большие. Ясен пень, воевода их попилил, а что? Я бы на его месте также сделал. Тут ведь главное что?

– Что?

– Главное – это золотая середина, чтобы целевые средства освоить и себя не обделить. А там придраться не к чему. На роботах-пылесососах и спутниковой связи он, конечно, сэкономил, но компьютеры для обсчёта данных закупил офигенные. До меня лейтюха работал, тоже не жаловался. За семь лет эксплуатации ни одной поломки.

– Теперь ясно, где ты пропадал всё это время!

– А чего мне в общаге делать? – Синоптик пожал плечами. – Тараканов кормить, что ли? Или ждать, пока на меня кусок штукатурки свалится, как на Некрылова?

– Некрылова не успело накрыть! – невзначай скаламбурил я.

– Да не о том речь! На станции я сам себе хозяин, и никакого шухера! Хотя Искандер, сука, всё же вычислил, что я вожу на режимный объект гражданских.

– Тату? – догадался я.

– Не только! Летом была одна бабенция замужняя. Растрепала всем про меня, и понеслось по району, а слонячье радио, сам знаешь, работает быстрее обычного. От мужа её бегал, прятался. Слухи дошли до Искандера. Пожурил меня наш воевода, да забыл. Ну я так думал: оказалось ни фига! Вчера вызвал в кабинет на беседу, спрашивает в лоб: лейтенант, опять к себе марамоек водишь? У меня аж всё похолодело. А потом думаю: подозревает, но не знает наверняка, иначе такой бы разнос устроил, тут же в паркет и укатал бы. Говорю так нагло: никак нет, товарищ подполковник. Смотри мне, отвечает, спалишься, пеняй на себя. Будешь заниматься строевой до дембеля. Встаёт из-за стола, подходит так близко-близко и мне хе-еррась, «электричку» по голени. Это, говорит, для повышения качества обучаемости строевой подготовке на тот случай, если я насчёт тебя не ошибаюсь. А я никогда не ошибаюсь!

– Сурово! – сказал я.

– Он вообще мужик суровый! Нагнал на меня страху, приходится теперь в пентхаусе тусить.

«Пентхаусом» – из-за постоянно протекающей крыши – окрестили свои покои сами вояки, под собственные нужды которых все шестнадцать комнат верхнего общажного этажа взял сосед – войсковая часть 77864 по улице Авиаторов, дом 19. В пентхаус селили в основном прикомандированных и контрактников. У кого была возможность, перебирались в съёмные квартиры. Впрочем, у пентхауса имелось редкое достоинство, перекрывавшее многие минусы общежитского быта: до места службы, то есть до дежурки с турникетом-вертушкой надо было протопать всего три минуты в ритме разжиревшей черепахи. Иногда лифтёры запускали допотопный лифт, и тогда это время сокращалось вдвое.

С банкротством градообразующего предприятия жилые здания бывшего металлургического комбината по адресам Мамалыгина, 64, Южная, 41 и Авиаторов, 17 перешли в муниципальный жилой фонд города. Изъеденные полувековой эксплуатацией, они требовали капремонта, но в горадминистрации, верно, рассудили по-другому: направили к мамалыгинской трёхэтажке экскаватор и пару самосвалов. Следом под снос пустили барак на Южной. Постройка оказалась настолько захиревшей, что обошлись без драглайнов и их разрушительных чугунных гирь. Бульдозером легонько подцепили несущую стену, здание охнуло, испуская ветхий табачно-винный дух, и аккуратно завалилось набок.