Виктор Кустов - Очарование линий

– Прекрати, – оборвал её Николай.

Подняв глаза, она увидела, как изменилось его лицо: в глазах появилась не виданная никогда прежде жёсткость.

– Ничего больше не говори. Мне давно нужно было тебе сказать, что я не хочу быть твоим братом. Да, у нас разница в возрасте, но это неважно, всё равно никто никогда не будет тебя любить так, как я… Хочешь, я понесу тебя на руках отсюда и…

– Нет, не хочу, – перебила она. – И больше никаких признаний, иначе мы плохо расстанемся…

– У меня были женщины, но когда я увидел тебя, я понял, ты – моя судьба…

– Молчи…

– Послушай, – Николай резко развернул её за плечи.

Она поморщилась от боли, попыталась сбросить его руки, но не смогла,

– Кто обидел тебя тогда, на вечере?.. Кто разорвал платье, скажи, я убью его…

Светлана посмотрела на его перекошенное ненавистью лицо. Ей стало страшно, и она негромко произнесла:

– Хорошо, хорошо, скажу… Но не сейчас. Дай мне время…

– Я дам тебе время… Сколько угодно, только ты не должна ни с кем… Я подожду, когда ты подрастёшь… Я умею ждать… Я увезу тебя. Никто не посмеет тебя никогда обидеть… Ты должна это знать…

Николай впился в её губы, и она не могла ни вырваться, ни избавиться от его бесжалостных губ. Лишь когда он отклонился, задыхаясь, закричала:

– Пусти!

И побежала, спотыкаясь на мшистых камнях, ожесточённо стирая ладонью с губ неприятный поцелуй.

Николай нагнал, попытался остановить, она оттолкнула его, он пошёл рядом.

– Тебе будет хорошо со мной, я буду носить тебя на руках… Ты сейчас это не понимаешь…

Она убегала от него, но он всё время догонял и говорил, говорил… И только захлопнувшаяся дверь подъезда прервала этот сумбурный монолог…

Было уже заполночь, но Розочка и Софья Лазаревна не спали. Они сидели на кухне, попивая чай с малиновым джемом, строили планы на уже близкий отдых, в котором реально просматривалась и поездка в деревню Николая. Светлана прервала их фантазии, срывающимся голосом заявив, что либо она, либо Николай, но, встретившись с настороженно-участливым взглядом Софьи Лазаревны, бессильно опустилась на табурет, разревелась, и, хотя совсем не собиралась, вдруг рассказала всё-всё, за исключением поцелуя, к концу рассказа всё более успокаиваясь и под восторженно-завистливым взглядом Розочки всё менее трагично относясь к происшедшему.

Как только она закончила, Розочка сорвалась с места, сбегала в комнату, из окна которой была видна улица, и вернувшись, доложила, что «он ещё здесь».

– Боже мой, боже мой… – повторяла Софья Лазаревна, огорчённая, растерянная и обиженная одновременно и за дочь, и за себя. – Такой приличный на вид, такой воспитанный…

– Мама, не говори глупостей, – вмешалась Розочка. – Он ведь так её любит! – Сестра закатила глаза, вскинула руки. – Как в кино… Светка, ты дура… Пусть бы он нёс тебя на руках… Представляешь, через весь посёлок… Все бы попадали от зависти…

– Роза! – прикрикнула Софья Лазаревна. – Ты ещё ничего не понимаешь…

– Конечно, – надула та ярко-красные пухлые губки. – Вот если бы мне кто-нибудь…

– Роза, – повторила Софья Лазаревна и повернулась к Светлане. – Конечно, мы к нему не поедем… Я поговорю с отцом…

– Не надо, – перебила Светлана. – И не вздумайте никому ничего говорить. – Окинула долгим взглядом Розу. Та, помедлив, кивнула. – Я сама потом разберусь… После каникул…

– Ладно, давайте спать, – скомандовала Софья Лазаревна.

Пока девочки готовились ко сну, она выглянула в окно, но Николая уже не было, только на видневшейся за школой стройке сновали тёмные фигуры. Стоя у окна, она скинула халат, бельё, не торопясь прятаться от, может быть, притаившихся взглядов, потом с ночной рубашкой в руках прошла в спальню, Осип Давидович крепко спал, откатившись к стене и негромко посапывая и, присев на кровать, неторопливо надела рубашку. Вздохнув, легла на свою сторону, не спеша прижиматься к спине мужа и думая о Николае, чувствуя необъяснимую обиду и воображая его мускулистые руки и широкую грудь, густо поросшие чёрными волосами…

8

Следующая неделя пролетела в заботах, суете и была переполнена новостями, среди которых главной было окончание экзаменационной страды и выпускной вечер, после которого все первые восемь выпускников школы чинно прошествовали по главной улице посёлка встречать рассвет незаходящего солнца над порогом. Об этом рассказывали потом малыши, тайно наблюдавшие за ними. Но не осталось незамеченным и стремительное исчезновение Виталия, улетевшего с Риммой Васильевной грузовым бортом напрямую в Москву.

Наконец, было начало их отдыха: сначала в трясущемся «кукурузнике», доставившем их в Норильск, а оттуда на мощном ИЛе в Домодедово, где они ошалели от яркой зелени и парного тепла – в Норильске было около десяти градусов и холодный дождь, а здесь почти тридцать. Знакомая до умиления электричка и – уже на исходе настоящей тёмной ночи, отмечая зарождение утренней зари, они втроём шли по улице к своему дому. Подниматься не стали, не хотели будить квартирантов, а дождались полного рассвета на скамеечке во дворе, наслаждаясь летними запахами, тишиной, а чуть позже, когда потревожили жильцов – струями тёплого душа и звуками уже набиравшего привычный темп городского утра.

Квартиранты их явно не ждали, но делали вид, что безумно рады встрече, и торопились извиниться за ободранные обои, подтекающий кран на кухне, грязный унитаз, ссылаясь на только-только наметившийся ремонт («в эти выходные собирались как раз начать»), на что Софья Лазаревна кивала, не веря, но добиваясь обещания всё исправить и грозясь обязательно заглянуть на обратном пути с моря (Георгий, брат мужа, ждал их, сообщив, что возьмёт за пансион, естественно, по-родственному, по-божески).

Светлана и Розочка, взбодрившись после душа и кофе, ушли проведать подруг, пришли к обеду шокированные новостями: одна Светкина одноклассница уже жила с курсантом милицейского вуза, другая бросила школу и непонятно чем занималась в Москве.

– И такие зануды, – рассказывала Светлана, презрительно складывая губки.

– Они старые стали, – не удержалась и вставила Розочка, прожёвывая бутерброд .

– Своих обсуждай, – парировала Светлана.

– А что мои, только про мальчиков думают…

– Хватит, – прервала перебранку Софья Лазаревна. – Нечего за глаза говорить… Я позвонила дяде Гоше, сказала, что завтра вылетаем. С утра ещё нужно будет подарки купить…

Она не сдержалась, тяжело вздохнула, выразив этим своё отношение не только к тому, что происходит, но и к запущенной чужими людьми квартире, размышляя, какую из бед следует считать меньшей, эту или же доступные для воров безлюдные комнаты…