Аля и Глеб Ларины - Времена любви

Стемнело. Один из мужчин поджег заранее приготовленный хворост, углем из хранилища огня и, установив факел у трона девочки, сказал ей, указав на себя:

– Ночная Птица!

Подошли и другие мужчины, и каждый, указав на себя, представился:

– Тень Облака!

– Быстрый Олень!

– Крик Совы!

– Орлиное Перо!

И все они смотрели на нее, в ожидании, что скажет она. И она поняла, что они хотят услышать ее имя и, положив руку на грудь, тихо, но четко сказала:

– Светлая Капля!

Мужчины переглянулись, услышав незвучный и непонятный им язык. И тогда, Крик Совы подошел к ней, покачал головой и, указав на нее, сказал:

– Ма! – и спустя некоторое время, повторил более требовательно – Ма!

Девочка склонила голову, и тихо сказала:

– Ма!

Мужчины заулыбались ей в ответ и каждый, восторженно повторил как заклинание новое имя девочки:

– Ма! Ма! Ма!

И захлопав в ладоши, они вдруг запели и начали свой праздничный танец вокруг все ярче загоравшего костра. Потрясая оружием, прыгали через костер и ни на минуту не сводили глаз с девочки.

Их танец становился все безумней и быстрей. У Ма кружилась голова от дурманящих напитков и этого танца, когда, наконец, танец неожиданно закончился и все пятеро мужчин предстали перед ней, с горящими от экстаза танца глазами и протянутыми к ней руками, которые говорили ей и просили об одном: «Кого ты выбираешь?»

Сначала Ма испугалась. Но когда она еще раз взглянула в глаза мужчин, то поняла, она примут любой ее выбор, но этот выбор необходим.

Тогда Ма прикоснулась к руке Крика Совы, который из чувства благодарности прикоснулся к ее руке головой. Остальные же мужчины продолжили свой безумный танец, пока Крик Совы и Ма не скрылись в жилище и вскоре упали в беспамятстве спать у костра, оставив Быстрого Оленя охранять покой нового стойбища племени Ровной Долины.

На другой день Крик Совы не участвовал в танце мужчин и сидел с Ма на троне из цветов, усталый и счастливый. И когда танец закончился, Ма выбрала Орлиное Перо. И так повторялось еще три дня, пока не определилось очередность мужчин.

3.

В 1936 году экспедиция случайно обнаружила это племя у низовья реки, в непроходимых тропиках. В отличие от других таких находок, племя отличалось почти непререкаемым матриархальным складом.

И это во многом объяснялось тем, что даже божества, которым поклонялись эти варвары, были явно женского пола.

Так, например, особым почитанием у племени пользовалась небольшая глиняная композиция с крупной фигурой женщины с огромным животом с отвисшими на него большими грудями, и пять маленьких фигур мужчин, как бы танцующих вокруг нее.

Композиция эта прекрасно сохранилась. Только у фигурки одного из мужчин была отломана рука. Но это было не важно, ведь копье он держал в другой руке и поэтому выглядел не менее воинственно,

Еще час назад дворец достойнейшего и почтенного визиря Селима, утопавший в тишине и размеренной жизни, сейчас превратился по воле Аллаха в неприступную крепость, окруженную целым войском стражников, разогнавших толпы простолюдин и незанятых делом людей. Эти стражники были повсюду и без их внимания не остался ни один из простых обитателей дворца, будь то евнух, слуга или повар.

И час назад под их неусыпным оком вошел во дворец светлейший халиф Мансур с толпой самых близких советников, равных Селиму, познавших, как и он, всю милость и гнев великого халифа. И были среди них мудрейшие из мудрейших: визири, поэты и ученые, врачи и теологи, философы и музыканты. Не было равных в законах гостеприимства многоопытному Селиму, и он с честью превратил неожиданный визит в замечательный светский прием, не понимая, за что ему оказана такая честь. Не более как вчера он беседовал с халифом о незначительных делах, и ничто ему не предвещало событий сегодняшнего дня. И был дворец его вдали от всех дорог и резиденций халифа.

Напрасно искал ответ Селим от близких ему из окружения правителя, все лишь пожимали плечами и выражали надежду на лучшее. Наверное, о том же переговаривались визири во главе с главным из них Джафаром, поэты Асмаи, Халеф ал-Ахмер и летописец жизни пророка Ибн Исхак. Лицо же халифа выражало спокойствие, и он беспристрастно наблюдал за тем, что происходит вокруг, не оказывая особого внимания никому.

Зная любовь халифа к музыке и пению, Селим созвал всех своих лучших певцов и танцоров и превратил застолье в настоящий праздник. И увидел тогда Селим, как благосклонно стал улыбаться халиф Мансур.

Наконец, он призвал хозяина и сказал, чтобы тот представил семью. И Селим тотчас сделал это, особо указав на сыновей своих, как верных служителей своему повелителю. Но халиф, лишь мельком взглянув на них, приказал привести дочерей. И когда пришли они, три дочери Селима, еще не бывших замужем и оттого жившие во дворце отца, встал халиф Мансур с места своего, пораженный красотою их и подошел к ним. Он милостиво переговорил с каждою из них: испросив их имена, об их познаниях и о каких удовольствиях помышляют. При этом совсем просто, бесцеремонно разглядывал их. И забилось в волнении сердце почтенного Селима. Помнил Селим о любвеобильности халифа и знал, что о красоте его дочерей слагают песни. И надежда украдкой вселилась в его сердце. Но халиф скоро отпустил дочерей Селима и вернулся на место свое, а вскоре вовсе пожелал покинуть дворец, что и сделал, выслушав молитву благодарения и желания благодати во имя свое.

У самых ворот дворца халиф остановился и вместо обычных слов благодарности за гостеприимство сказал визирю своему:

– Мы хотим сказать тебе, Селим, о великой милости нашей. Я много слышал о красоте и благоразумии дочерей твоих и убедился в этом сегодня. Знаю, ты верно и долго служишь нам и поэтому решил вознаградить тебя хорошим мужем для одной из твоих дочерей, и мой выбор пал на ту, которую зовут Зейнаб, так она мне сказала. Готовься к свадьбе, Селим, и я буду там первым гостем.

Пал ниц Селим перед господином своим, призвал все слова благодарности, которые он знал и испросил об имени будущего зятя своего.

– Да ты знаешь его, – рассмеялся нетерпению халиф Мансур. – Это Вито, наш золотой голос. Отныне эта певчая птица будет храниться в твоей золоченой клетке, Селим!

И замерло сердце Селима и едва не остановилось от такого бесчестия. Певец Вито, безродный иноверец, пусть первый, но среди шутов и танцовщиц, войдет в его семью как зять!

Большего унижения Селим никогда не испытывал. И увидел он, как расплылись в бесстыдных улыбках лица равных ему визирей, и услышал он из уст их издевательские слова поздравления. А Джавар, главный визирь, и вовсе не смог сдержать смеха, обнял его в притворстве своем от радости падения своего ближайшего соперника.