А. К. Замараев - Собачий кайф

Андрей в ужасе открыл глаза и наваждение пропало. Но осталось чувство неизбежной кончины, чувство того, что его собираются убить, раскромсать на части. Он посмотрел на Диму: всё виделось зернистым, дрожащее лицо то и дело изменялось, изредка, когда он сворачивался на кровати, обхватив колени руками, светились ярким зелёным цветом его глаза. Вдруг он резко встал и злостно выпалил:

– Андрюх… я такое осознал! У-уходи прочь! Пр-роваливай, я тебе говорю! Кыш! – И замахал руками.

Но друг не сдвинулся с места.

– Уход-ди, говорю, пшёл! – Яростно завопил он, и закусал ногти.

Затем разъярённый Дима ринулся к двери, что вела к коридору общежития и, забыв, как она открывается, попытался её выломать. Такса от испуга залаяла, где-то снизу зашевелились соседи, послышался свирепый рык Надира.

Андрей в панике заметался из комнаты в комнату, не зная, где спрятаться. Повсюду разносился странный еле слышный шёпот, да и птицы уже не пели – они кричали ему о скорой гибели. Казалось, вот-вот и ему настанет конец. «Точно, точно, да, я спрячусь тут!», – подумал он и забежал в комнату Димы, закрыл дверь на щеколду и опёрся на неё спиной. За дверью слышались несвязные крики и визг.

– Всё пр-пропало, всё п-пропало… Анд-дре-е-е-е-ей, прости! П-прости, прости, прос-сти, прости-и-и! – И он исступлённо застучал в дверь, затем принялся её пинать. Кнопа, скуля, скреблась в другой комнате.

Андрей похолодел от страха. «Меня убьют, точно убьют… не открывать… нельзя». Взглядом он отыскал ножницы. «Острые, это хорошо», – облегчённо подумал юноша. Но стоило ему опуститься на корточки, чтобы подобрать их, как Дима выбил дверью щеколду и бухнулся на своего друга. Кнопа, испугавшись, шарахнулась от хозяина и спряталась под кроватью в зале.

– Ага-а, попался, с-сука! – Заорал он принялся со всей силы бить по лицу Андрея. Но, увидев, что из носа товарища фонтаном забрызгала и запузырилась алая кровь, Дима вдруг ужаснулся и быстро забормотал:

– Во-Волынский, прости, п-прости, прос-ти, ну пожалу-у-уйста-а-а! – Он схватил друга и затряс его за плечи.

Андрею показалось, что ему только что выбили все зубы и теперь он не может говорить. Он взбесился, и страх сменился сумасшедшей агрессией. Испачкав кровью лицо Димы, который не переставал его трясти, а так же пол и свою одежду, он вывернулся из объятий и опрокинул друга на спину. Мыча и сморкая из носа кровь, Волынский треснул его по подбородку. Глаза парня закатились, казалось, он потерял сознание.

В это мгновение Диме причудилось, будто ему поломали все кости на лице, и что одна из костей попала ему в пах. Когда он открыл глаза, Волынский молча лежал на кровати и смеялся, смотря телевизор.

– Ч-чёрт, чёрт, ч-чё-ёрт! – Воскликнул Дмитрий, зашёл в зал и начал раздеваться.

Андрей широкими зрачками удивлённо смотрел на то, как друже раздевается догола.

Тот нервно глядел по сторонам, затем удалился в свою комнату.

– Д-да ч-то же это… – доносилось в другом конце квартиры. – Агрх-х… кхе-кхе-кхе…

Послышались стоны, а затем всё умолкло. Тишина давила на Андрея. «Почему он замолчал?..». С опаской он прошёл в комнату друга и увидел его лежащего на кровати с затянутым шарфом на шее. Одной рукой Бельков держался за край ткани, а свободной – за пах. Друг лениво открыл веки и еле слышно произнёс:

– Это… ох… енно…

– Ну, не знаю. – Сухо ответил Волынский, вытирая с лица кровь.

Друзья уже могли отличать галлюцинации от реальности и если не контролировать, то предугадывать их. Обоим хотелось уединиться, никого не видеть и не слышать.

Андрей решил оставить голого друга в одиночестве и, минуя ошарашенных соседей, он побрёл по кислотным вечерним улицам в сторону дома. Разноцветными огнями сверкал сумеречный город, юноша видел всё в совершенно иных красках, с другого, более широкого и глубокого ракурса. Ему казалось, что всё в этом мире живое, даже то, что не дышит, что всё имеет свой вес и своё сознание. Что его жизнь, нет, жизнь любого отдельно взятого человека подобна… взмаху крыла бабочки. «Кажется, об этом писали азиаты?..».

– Ох…

«…Нужно что-то после себя оставить, обязательно, хотя бы добрую память в людских сердцах… да!». Однако ловить хмурые и удивлённые взгляды прохожих Волынскому было очень неприятно, казалось, люди читают его мысли, комментируют их, смеются над его детскими рассуждениями. Андрею хотелось поскорее попасть домой, к своей любимой кошке и попытаться уснуть.

Следующим утром Волынский чуть было не опоздал на вступительные экзамены. Зрачки его были расширены, а под глазами красовались жирные фиолетовые круги. Любовь к жизни резко сменилась депрессией и апатией. Андрею неуютно было находиться в компании людей и, пока все поступающие знакомились, юноша отгородился ото всех и, пряча глаза от солнца, сел под тенью дерева напротив здания художественного училища. Ему не хотелось что-либо делать, нет, он просто был не в состоянии что-то сделать, а рисовать – тем более. «Всё кончено, я всё завалю…», – мрачно подумал он.

На крыльцо вышли преподаватели и объявили о начале вступительных экзаменов. По фамилиям они называли абитуриентов и отправляли их группами по кабинетам. Между тем, один из них объявил о двух внеконкурсных местах на бюджетное обучение, в которых уже числились:

– Бельков Дмитрий Сергеевич и Буженинова Карина Владимировна, вы должны прийти первого сентября в актовый зал, где вам всё расскажут…

Эта новость ножом резанула сердце Волынского. «Ты даже не явился сюда, но уже поступил… ах, друже, похоже, мы будем видеться гораздо реже…», – после чего Андрей поплёлся в кабинет со своей группой, медленно раздвинул мольберт, вяло достал краски и кисти, прикрепил выданный преподавателем лист и попытался приступить к написанию натюрморта. Каждый мазок акварелью давался ему с трудом, голова болела от вчерашней драки и гудела от переизбытка мыслей, он не чувствовал, он думал. «Как же мне сейчас плохо… чёртов идиот! Вот надо было ему подсунуть эти марки, чёрт, чёрт, чёрт!..».

Прошло около восьми часов. Ребята положили готовые работы на преподавательский стол. И не выполнил задания лишь один человек – Андрей. «Я не сдал живопись… по рисунку и композиции я уже не вытяну достаточно баллов… к чёрту всё». Трясущийся и напряжённый от огорчения, он покинул здание и побрёл в сторону небольшого озера в лесу, которое было неподалёку. «Утоплюсь, я утоплюсь, точно… какой же я дурень… студентки! Ага, губу раскатал…».

По пути Андрей позвонил другу и сказал: «Ты поступил». После чего телефон сразу отключился – села батарея.

Разглядывая пышные берёзы и вслушиваясь в чириканье птиц, Волынский шёл по лесу и его душевное состояние постепенно приходило в норму. Он свернул с широкой раскатанной машинами дороги на более узкую, протоптанную людьми, которая вела к озеру.