Татьяна Харламова - И бездны нам обнажены

С этого началась их странная дружба. Он стал приезжать почти каждый день, и всегда с цветами и с бутылкой вина. Она позволяла раздевать и целовать себя. Однажды, когда они выпили слишком много, решилась: постелила самую красивую простыню – должно же это когда-нибудь произойти. К тому моменту они встречались уже два года. Он, привыкший к её недоступности и полудружеским отношениям, был испуган этой решительностью, но покорно разделся. В этот момент кто-то позвонил в дверь. Они торопливо одевались, а мама звонила и звонила, и даже заглянула в окно, чувствуя неладное. И опять этот кровоточащий, раненый взгляд: как ты могла? Лидия не успела убрать простыню. Тогда мама поставила двадцатипятилетней дочери условие – либо та выходит замуж, либо чтоб ноги её друга больше здесь не было. Ведь от этого дети появляются, не дай Бог… Не дай Бог – до свадьбы. Великий позор и грех. Знала бы она, что Лидия, тепличное растение, выращенное возле маминой юбки, в тот момент даже толком ещё не понимала, как они появляются, дети, а подруг стеснялась расспрашивать.

Как потом молила она Бога о ребёнке, но мог ли Бог дать ей то, что она долгие годы панически боялась иметь, чего их с Максом матери просили не давать им? Одна боялась греха, другая – обузы.

Женщина смотрела на свечу, и глаза её вновь и вновь наполнялись непроливающимися слезами.

Он знал, что она из тех женщин, которым нельзя плакать. Слёзы не облегчают, а терзают их, переходя в истерику. В этом своём состоянии грусти и волнения она была очень привлекательна. Он осторожно накрыл ладонью её руку, в которой она комкала платочек, и задул свечу. Комната погрузилась в полумрак, за окном тихо умирал день.

– У меня к вам предложение, – сказал он, глядя на неё у упор, и даже в сумраке было видно, как ярко блестят его глаза, – я приглашаю вас поужинать со мной.

– Где? – ошарашенно поинтересовалась она.

– У меня дома. Я хорошо готовлю, вот увидите. И мы сможем спокойно поговорить в неформальной обстановке.

– А это удобно? – спросила она, продолжая терзать нервными пальцами платочек. Слёзы не пролились. Игорь ликовал. Он не ожидал, что победа будет такой лёгкой. Всех пациентов – к чёрту!

Она стояла у порога, принюхиваясь к незнакомой квартире, как кошка, напряжённая и растерянная. Пахло чем-то кислым, обыденным, как пахнет в коммуналках и тесных квартирках на окраине города. Она почувствовала что-то похожее на разочарование. Ей стало тревожно и неуютно. Но он уже снимал с неё белый плащ и подталкивал к дверям комнаты. Круглый стол был накрыт потрёпанной льняной скатертью. Почему-то одинокие мужчины любят именно такие столы и такие скатерти. Он усадил её за этот стол, достал из холодильника шампанское. Пока она потягивала из высокого хрустального бокала ледяной напиток, Игорь побежал на кухню готовить ужин. Хорошо, что в холодильнике «спасались» апельсины, яйца и две отбивные. Пожалуй, может получиться неплохой ужин. Для себя он извлёк хрустящие огурчики собственного засола. Графин с водкой всегда стоял на кухонном столе. Он наполнил серебряный штоф, который достался ему от родителей, и выпил залпом. Огурец аппетитно захрустел на зубах. Всё-таки, лучше водки под хороший огурчик и солёные грибочки человечество ещё ничего не придумало.

Когда он вошёл, она, потягивая шампанское, рассматривала какие-то книги. О, кажется, ей интересен Кастанеда!

Стол уже ломился от мелких яств: огурчиков, грибочков, тонко нарезанной ветчины и маслин. После двух бокалов шампанского всё это казалось Лидии очень аппетитным.

Он смотрел, как аккуратно она засовывает в рот ломтики апельсина, и это его волновало. Его волновало каждое её движение.

Он ощущал тепло, исходившее от её крепкого, загорелого тела, которое она не трудилась прятать под одеждой. Открытые плечи, глубокий вырез на груди. Но этот гордый, высокомерный профиль, царский поворот головы… Что за кровь течёт в жилах этой женщины? Это волновало больше всего – сочетание близости, доступности и холодного высокомерия, отбрасывающего на расстояние. Но он был уже почти уверен, что познает её до конца, что растопит этот лёд и она будет полностью принадлежать ему, каждой клеточкой своего тела. Он знал также, что она и сама этого хочет. Он не знал тогда только, что лучше бы ему никогда не приближаться к ней. И лучше бы ей никогда не входить в его кабинет.

Заметив, что её взгляд блуждает где-то далеко и что она опять отдалилась от него, он перевернулся на живот.

– А ну-ка, погладь мне спинку, дорогая!

Ей очень нравилась шелковистая кожа его спины, такая гладкая, что даже слегка лоснилась. Ладонь скользила по ней удивительно легко – ни одного прыщика не попадалось на её пути. И только в предплечьях пальцы вдруг натыкались на легкую паутину царапин, похожих на старые рубцы. «Что это?» – не раз спрашивала она. Игорь отмахивался: «Ничего, не обращай внимания».

– Нежнее, нежнее, – командовал он. – Ты же не бельё стираешь, а ласкаешь любимого мужчину.

– Сейчас ущипну! – пригрозила она, но подчинилась ему. Теперь лишь кончики её пальцев касались его спины, выписывая на ней нежные зигзаги.

– Ну, хватит, милый, – прервала она его лёгкие стоны. – Мне тоже хочется. Теперь твоя очередь. Ты готов? – и она тоже перевернулась на живот.

У них был совершенно разный подход к ласкам. Ему нравились осторожные, нежные, акварельные поцелуи и поглаживания. И ей приходилось себя сдерживать. Ей не очень приятно было признаваться себе в том, что она предпочитает совсем другое. Однажды, когда он, уложив её в постель, торопливо раздевался, она сквозь прикрытые веки видела, как он расстёгивает ремень на брюках, и ей было стыдно признаться в этом, но она почти испытала оргазм. А потом, когда он нежно обнял её, всё исчезло. Ей стало скучно. Тогда она снова и снова представляла себе ремень, мелькнувший перед её глазами – тонкий и грозный, с легко позвякивающей пряжкой. Ни за что в жизни она не согласилась бы на его реальные прикосновения к своему нежному телу, но ей безумно нравилось это представлять. И где-то под животом появлялась томительная, сладкая тяжесть, мышцы напрягались…

О, этот сладкий ужас унижения! Мысли о боли и унижении доставляли странное, ни с чем не сравнимое наслаждение.

– Так как же прошла ваша первая брачная ночь? – их беседы постепенно и окончательно переместились из кабинета поликлиники в его спальню. Маленький столик рядом с постелью был заставлен бутылками с шампанским и апельсинами. Он предпочитал водку с грибочками и огурчиками. У неё была очень женственная, монументально вылепленная фигура, и она совершенно не стеснялась своей наготы. Ему очень нравились её маленькие, совсем девичьи груди. В ней вообще было очень много девичьего. В неё каждый раз было трудно входить – как в семнадцатилетнюю девушку, которая стала женщиной две недели назад.