Елена Хисматулина - Рецепт винегрета

В первые минуты поиска свечи, что стало ясно из раздраженного бормотания мужа, мы как-то выпустили из вида состояние Бенчика. Тот затих и, казалось, не дышал. Я понимала, что надежды отыскать свечу нет, предложила укладываться на ночлег, благо постель была расстелена, оставалось только скинуть покрывало. Муж бросил безрезультатные поиски, дождался, пока мы с Надюхой заползли на диван и уткнулись в подушки, и сам завалился с краю. Спать так спать…

Наверное, я даже успела заснуть, когда вдруг странное ощущение духоты, тяжести, миражи кошмаров навалились на меня скопом – и от удушья я вдруг проснулась. Муж уже сидел на кровати.

– У нас катастрофа.

– Пожар?! – Страшнее ничего не могло быть, тем более что мой мозг отсутствие света сразу связал с неисправностью проводки и выдал результат – короткое замыкание.

– Хуже. – Муж был не то что равнодушен, в его голосе слышалась безнадежность.

– Да что случилось, скажи толком! И чем здесь так воняет?!

– Бенчиком. Вставай, он обгадился.

– Что с ним? Где?

– Везде. Он обгадился везде. У нас нет света, поэтому где он обгадился мы распознаем только опытным путем.

Я поняла ужас произошедшего.

– Где мои тапки?

– Считай, что их нет. В таком виде они тебе уже не понадобятся.

– Но мы не сможем ждать утра на диване.

– Конечно, не сможем. Тем более что я на диван уже не попадаю – вляпался.

– Что делать?

Муж тяжело вздохнул:

– Не делать глупостей, не приглашать на каникулы псов, не кормить их моей наваристой кашей.

Он еще бурчал и бурчал, а я не возражала. Весомая доля правды слышалась в его словах и была мне укором. Наконец муж решительно поднялся, на ощупь добрался до стола, нашел коробок, чиркнул спичкой и на несколько секунд осветил неярким светом комнату. «Мина» была прямо перед диваном, вторая – на выходе, у двери. Где еще поджидала опасность, оставалось гадать. Мой пострадавший «сапер» зажег еще спичку и добрался до коридора. Спустя пару минут в комнате загорелась лампада – муж отрезал часть шнурка от своих кроссовок, нашарил на столе чашку и бутылку подсолнечного масла, соединил эти, казалось бы, несоединимые вещи в осветительный прибор и зажег масляную лампу очередной спичкой.

Мне ничего не оставалось, как постараться загладить свою вину добровольным согласием на уборку. Муж перемещался за мной с «лампой», а я наскоро убирала следы собачьей жизнедеятельности. Бенчик протяжно завыл у двери.

– Боже мой! Ему сейчас снова станет плохо, – я пулей натянула джинсы, всунула ноги в кроссовки и, как была в пижамной курточке, выпихала пса на улицу. Произошло все как нельзя более вовремя. Бенчик стек с лестницы крыльца и тут же опорожнился.

– Что же мне делать с тобой, собака? До утра дотянешь?

По морде Бенчика я поняла, что он не уверен, но крайне благодарен за возможность не испытывать более ненависти к самому себе за содеянное. Все-таки на улице оно как-то проще осознавать свои слабости, и даже в голову приходит мысль об объективных причинах произошедшего. В доме же десятью пудами давил стыд и страх, что побьют.

– Глупый, неужели ты думал, что я подниму на тебя руку? Ты совершенно не разбираешься в людях, мой дорогой. Пойдем обратно. Скоро рассвет. Не хватало еще, чтобы дворники застали меня в пижаме в компании с обосранным псом, – я обняла несчастное животное, поцеловала его в макушку, и мы неслышно поднялись в квартиру.

Муж спал тревожным сном, прижав к себе Надюху. Огонь «лампады» слабо подрагивал в темноте комнаты. На высоте шкафа искрила наэлектризованной шерстью и брезгливостью Цапа.

– Девочка моя, не сердись. Он еще молодой, и у него была очень непростая судьба. Это многое оправдывает. Так что искри не искри, придется привыкать на три недели быть гостеприимной хозяйкой.

Цапа не признавала этих глупостей. Пес в доме, по ее мнению, не мог быть оправдан ничем. Но мои слова придали ей некоторой уверенности. Все-таки этот ужас не навсегда. Три недели она обещала перетерпеть…

Мы прожили тогда все положенное время в любви и дружбе. Я научилась правильно дозировать Бенчику еду. Он постепенно привык к нам, и мы стали для него почти родными. Цапа поругивала Бенчика для порядка, шипела и выгибалась, когда хотела настоять на своем, но в целом относилась индифферентно. Надя каждое утро поднималась сонная и несчастная, но плелась вместе со мной и псом на прогулку, чтобы доказать готовность участвовать в воспитании собаки, если таковую мама разрешит взять в дом. Я просто любила Беньку, как люблю кошек, собак, хомяков и всякую другую живность за то, что они просто есть, что живые, за беззащитность перед людьми и городом, за преданность, истинную преданность родному человеку, которую вряд ли встретишь, когда и на которую нельзя рассчитывать порой даже в близких людях…

Павлик Давидович приехал и едва дождался нашего возвращения с работы, чтобы увидеть своего Беньку. Пес знал, что хозяин вернется, ему было хорошо с нами, но как же ему было хорошо с Павликом Давидовичем! Увидев хозяина, Бенька взлетел на месте. Он прыгал и никак не мог остановиться, он потерял контроль над хвостом, и тот мотался и крутился в безудержной собачьей пляске. Бенька не знал, как ему выразить свою собачью преданность, свою бесконечную любовь, свою безудержную радость, свое признание, свою очумелую приверженность родному запаху, теплу большой хозяйской руки, привычно обхватившей его остро торчащую макушку.

– Ты приехал, ты не бросил меня, – казалось, шептал, поскуливая, Бенчик.

Он чуть виновато озирался на меня, но я не обижалась. Собаке невозможно заменить хозяина, если это настоящая собака и настоящий хозяин. Павлик Давидович что-то сдержанно говорил, благодарил, бурчал, что Бенька растолстел и бессовестно объел нас. Но было видно, что отдых прошел для него в муках беспокойства за пса. И Турция была не в радость, когда душа, однажды прикипевшая к несчастной израненной собаке, так и оставалась здесь все три недели…

Я хотела бы остановить рассказ на этом месте, чтобы навсегда сохранить в памяти светлый образ Павлика Давидовича, милого, непосредственного, счастливого Бенчика – замечательного королевского кокер-спаниеля – и того далекого времени молодости, когда Надя была маленькой, мы с мужем были молодыми, мама беспокоилась за нас и пеняла на безответственность. Времени, когда с нами жила Цапа и когда хотелось завести в доме собаку, принимать бесчисленных гостей, варить тазами варенье из груш, жарить корюшку, печь ватрушки с творогом и вдыхать сумасшедший аромат полыхающей безудержным цветом сирени под окнами. На всю жизнь я хочу сохранить в памяти мокрый черничный нос, мохнатые низко висящие уши, смесь веселого нрава, бурчащей рассудительности и внезапно вспыхивающей трусости. А еще сдавленность в сердце от его необыкновенной собачьей судьбы, которую, в конечном итоге, можно назвать по-настоящему счастливой.