Альбина Демиденко - Без права на память

Борис Николаевич не хотел переводить Владимира в «паркетные части», считая, что в отдаленных гарнизонах суровость быта, совместно с отцами командирами вложат в голову его сына то, что он, отец, не успел или не сумел. И гонял он «любимого сыночку» из одного «медвежьего угла» в другой, не обращая внимания на истерики жены и стоны отпрыска, в надежде, что тот одумается и будет жить по «чести и совести», совершенно отказываясь понимать, что такая воспитательная система несет в себе больше отрицательного, чем положительного эффекта.

Гарнизон, куда приехали Соколовские после очередного Вовочкиного фортеля, располагался далеко от местных поселений, в выжженной степи Казахстана. Борис Николаевич учитывая этот факт, радовался, что у сына будет меньше возможностей для соблазнов и больше воздействий и примеров настоящего армейского коллектива.

Командовал дивизией в ту пору генерал Харченко. Здоровый такой мужик, родом из Сибири, ростом под два метра, в плечах косая сажень. Служил он по чести и совести, а не за чины, звания и ордена. Всем этим обижен не был. В сорок третьем на войну ушел молоденьким курсантом, а вернулся боевым офицером. Как оденет по торжественному случаю парадную форму, на груди – иконостас! Настоящий генерал!

Жена у него была маленькая, хрупкая на вид, матершинница страшная! Вдобавок еще и курила. Говорили, что она, фронтовая медсестра, его, в то время молоденького лейтенанта, с поля боя всего изрешеченного пулями, выволокла. На фронте и поженились. Детей у них не было, но жили дружно и весело. Если в выходной или какой-либо праздник на улице раздаются переливы гармошки, все знали, комдивша развлекает общество. Выпив сто грамм наркомовских, как она говорила, комдивша брала свою тальяночку и шла на площадь у дома культуры. Площадка перед входом хорошая, от ветра защищенная. Народ собирался веселый, кто в пляс шел под звуки гармошки, кто частушки пел. Умела эта женщина завести народ на веселье. Чуть соберется человек десять, она быстро конкурс или какую-то игру организует.

У комдива свое увлечение – машины и футбол. Едва сходил снег, глядишь, он уже бегает с мячиком по футбольному полю, которое по его инициативе устроили рядом с ДКРА*. Мальчишки души в нем не чаяли. Мужики вместе с ним пристрастились гонять мяч. Даже соревнования устраивали между частями.

Те, кто не любил за мячом бегать, в машинки «играть» стали. Кто собирал какой-нибудь кабриолет, кто на «Запорожце» по автодрому, построенному за гарнизоном, гонял или в гаражах возился с моторами и карбюраторами.

Заводные они были комдив и комдивша. Но, ни он, ни она никогда на сторону не бегали, семейные отношения у них крепкие были. И об этом весь гарнизон знал. По этой ли причине, или по каким-то иным обстоятельствам, но разводов и больших конфликтов в семьях как-то поубавилось.

У Вовчика в подчинении была музыкальная рота, состоящая из солдат срочной службы, да одного старшины сверхсрочника, сорокалетнего многодетного мужчины, прослужившего в этой роте более двадцати лет. Подчинялся Вовчик непосредственно начальнику политотдела дивизии, а контактировал с начальником офицерского дома культуры.

Солдаты дирижера слушали и старались его замечания выполнять. Тем более что с приходом молодого офицера в репертуаре оркестра появились современные джазовые и эстрадные номера, а не только строевые марши. Все бытовые вопросы – обмундирование, содержание инструментов, график нарядов – решал старшина.

В городке художественная самодеятельность приветствовалась. Оркестранты всегда принимали активное участие в концертах, как в качестве аккомпаниаторов, так и в исполнении отдельных номеров.

Отчего и почему многие дамы Вовку считали красавцем, кто знает. Обычный парень, но франтоват. Форму, в отличие от других офицеров, носить не любил. Едва появлялась возможность, Вовка облачался в гражданский костюм. Ни одного концерта в ДКРА не проходило без его выступления. Выходил Вовка на сцену гордо, расправив плечи, откинув голову и заученно, масленно улыбаясь. Закончив петь, стоял пару мгновений, слегка склонив голову в полупоклоне, затем, когда зал разражался рукоплесканиями, делал несколько шагов назад, вглубь сцены и, раскинув руки, словно собирался заключить в объятия всех и вся, подходил к краю рампы, склонялся в глубоком поклоне, одну руку прижимая к груди, а другой – «подметая пол». Кто-нибудь из зала обязательно кричал «Браво» и все повторялось. «Артист, наш артист, – можно было услышать, выходя из зала. Постепенно это стало кличкой для Вовки, и если говорили Вовка Артист, все знали, о ком идет речь.

И еще одно хобби было у Артиста. Любил он охмурять женщин. В городке не было ни одной более-менее симпатичной женщины, за кем бы этот ловелас не волочился. Старожилы отбивались от него как могли, когда шуточкой, а порой и угрозой.

– Вот скажу своему, что ты ко мне клеишься, он тебе голову оторвет. И как только Лилька это терпит.

– Лилька, Лилька? Что Лилька? Обыкновенная деревенская баба, а ты вон какая! – все еще на что-то надеясь, восхищенно шептал Вовка, но на всякий случай отходил в сторону, потому что не единожды получал от мужиков.

В период приезда молодых лейтенантов у Артиста начинались гастроли! Каждый вечер можно было видеть его надушенного и наряженного, с таинственной улыбкой спешащего куда-то. И часто приходилось начпо вместе с женсоветом проводить с молоденькими лейтенантшами просветительные беседы о чести семьи и верности, о трудной службе офицера и необходимом надежном тыле, семейном очаге. В такие периоды он просил комдива отправить в какую-нибудь командировку дирижера.

– Да куда я тебе этого трубодуя отправлю! Где он нужен и к чему приспособлен? Твои это обязанности воспитывать личный состав! Вот и воспитывай!

Начпо, почесывая затылок, уходил и приглашал к себе на беседу Вовчика. Наученный прошлым жизненным опытом, дирижер, ухмыляясь, на все вопросы отвечал: «Не знаю, не был, не замечен!». Морщась, как от застаревшей зубной боли, полковник вынужден был отпускать прохвоста.

– Иди отсюда, святой, мать твою! Глаза б мои тебя не видели! Допрыгаешься, точно допрыгаешься! Оторвут тебе мужики все твои колокольчики и на люстру повесят, для назидания потомкам!

Вовка на время притихал, вновь с рвением муштровал свой оркестр и расширял репертуар.

В компаниях Вовку не любили за эти его отличительные качества, и приглашали только благодаря Лиличке, или, как звали дети, Лилии Ивановны, которую просто обожали все, от мала до велика.

Яркий солнечный лучик скользнул по столу, отразился в хрустальных ребрышках массивной чернильницы и мягко улегся Светлане на тетрадь. Женщина оторвалась от письма и посмотрела на окошко. Окно как окно. Легкий летний ветерок, влетая сквозь открытую створку, колыхал, играясь, листья буйно разросшихся комнатных растений, уютно пристроенных на подоконнике в красивых кашпо. В такт листикам величественно покачивалась кипенно-белая кисейная штора. На ветке куста сирени, росшего под окошком, деловитый воробей расторопно чистил свои перышки, совершенно не обращая внимания на молодую женщину. «Ишь ты, какой чистюля! – Усмехнулась про себя Светлана. – Точь в точь как мой Владик. Только зеркала не хватает».