Катя Метелица - Лбюовь

А они любят Юрия Антонова – я это тоже очень хорошо знаю.

А еще у них ремонт, окна меняют. Это я знаю еще лучше.

А еще – у них собачка очень гавкучая.

Когда я дома долго одна, я иногда включаю телевизор – он тарахтит и создает какой-то привычный фон из звуков. Я на них не фиксируюсь. Когда приходит кто-то из домашних, они первым делом переключают телевизор на другую программу, или выключают его, или ставят какой-то свой фильм. Иногда они ссорятся из-за этого, потому что не хотят смотреть «чужой» телевизор. Мне все равно.

Но я все-таки замечаю, что «чужой» телевизор всегда хочется сделать потише. Я знаю дома, в которых стоит по телевизору в каждой комнате, как в гостинице. Казалось бы, это признак какой-то последней разобщенности – но нет, живут вполне мирно, даже душа в душу. Даже иногда дружней, чем в домах, где телевизор по старинке считается неким заменителем условного камина, средоточием общего семейного досуга вокруг домашнего очага. Что-то такое говорил почтальон Печкин.

Еще – чужие разговоры, и телефонные, и прочие. Мы их редко запоминаем, потому что они, как правило, не слишком интересные. Но иногда, бывает, отдельные фразы впиявливаются в мозг так, что их потом оттуда не выдернешь.

«Да я сейчас пешком иду, да. Везде пешком хожу, вот. А потому что у меня машина сгорела, голубка моя! На Волоколамке – взяла и сгорела!» – худой седоватый мужик со странной, какой-то пляшущей походкой то обгонял меня на Тверской, то отставал и опять обгонял и, видимо, все время разным своим собеседникам кричал, что голубка сгорела! на Волоколамке! У него был телефон без трубки, он держал руки в карманах и кричал в микрофончик, и от этого казался сумасшедшим, который беседует сам с собой. (Все-таки к этим беструбочным телефонам невозможно привыкнуть. Хотя, казалось бы, какая разница – трубка или наушник-микрофончик. Но традиционная трубка, поднесенная к уху, хоть как-то оправдывает, очеловечивает эти мобильные переговоры на ходу.)

А недавно я утром целый час ждала подругу в пустом кафе, и весь этот час слушала, как красивая кудрявая девушка за соседним столиком дает подробный отчет своему брату о том, как у нее продвигается развод с мужем. Брат, судя по всему, находился в Америке, а муж был, естественно, подлец, он как-то нечестно хотел разделить с ней квартиру, в которую она «столько вложила, столько вложила!», и в кафе, кроме нас с ней, никого не было, и мы с официантками очень скоро стали переглядываться и чувствовали себя участниками какого-то ток-шоу, какие бывают днем по телевизору. Мне казалось, что одна из официанток, блондиночка с круглым лицом, с трудом сдерживается, чтобы не подключиться и не высказать какое-то свое мнение, например: «Я согласна с героиней программы! Все мужчины подлецы!» Кудрявая девушка была в совершенном аффекте и вещала на предельной громкости. Это часто бывает: человеку, когда он поглощен телефонным разговором, кажется, что он находится как бы в прозрачной, но звуконепроницаемой телефонной кабине или капсуле.

В чужих машинах (я часто ловлю частников) я слышала самые немыслимые, самые интимные признания. При том, что я-то всегда молчу, не задаю никаких вопросов. Мне кажется, некоторые только для этого и берут пассажиров – чтобы выговориться. Многие не брали с меня денег, но учили жизни: «Вот вы одна так поздно едете – а что же муж? Пришел домой, а ему и ужин не накрыли? Нет, я считаю, главное для женщины – это семья…»

Многие не выносят этот белый шум: закрывают уши наушниками, слушают музыку в плеере или кассеты с уроками итальянского языка – что угодно, но по собственному выбору. Есть, говорят, проект сделать метро бесшумным. Боюсь, это будет сущий ад.

Деревянные дома. Топка углем. Сено, солома. Молоко из-под коровки. Навоз на полях. Нечистоты на улицах средневековых городов… До самых недавних, в сущности, времен в мире абсолютно преобладала органическая химия. Сейчас – несложно заметить – настало время химии неорганической. В то же время смысловые наполнения слов «химия», «грязь», «чистота», «мусор» находятся в состоянии странной и многозначительной мутации.

Я была знакома с гринписовцем, шведом – он носил все натуральное. Усы, бороду, шерсть, кожу, хлопок. Никакой синтетики – таков был его принцип. Коллеги по «Гринпису» над ним издевались.

– А ну-ка, – говорили, – снимай очки! У них дужки пластмассовые.

– Да ты понимаешь хоть, – говорили, – что в процессе производства твоих ботинок с подошвой из свиньи, черт его знает, сколько рек отравили вонючими отходами. А синтетика – дело чистое.

Мне однажды пришлось жить рядом с фабрикой, где делали хлопковые ткани, – там чудовищно воняло каким-то уксусом. А прошлым летом я проезжала мимо пивного завода Efes рядом с Бутовом – и с тех пор больше не пью пиво. Хотя хлопок, честно говоря, все равно ношу. Но без фанатизма – микрофибра, на самом деле, лучше дышит.

Но только синтетика все равно выглядит синтетикой. Как говорила моя бабушка про эластичные колготки: «химия на тугой резиночке!»

А в утренней передаче одна актриса (амплуа «умница») рассуждала про литературу и сказала, что Уолш, Уэльбек и Пелевин – химия. Я сразу подумала: «На тугой резиночке, что ли? Или не на тугой?»

– В нашей компании принято носить одежду из натуральных волокон! – заявила моя бывшая одноклассница, ныне менеджер по персоналу московского представительства британской консалтинговой фирмы. Увидела на мне что-то лайкровое и уличила.

– Одежда из натуральных волокон выглядит гигиенично, экологично и корректно! Но это не относится к меху. Меховой одежды лучше избегать. Она выглядит неэкологично, некорректно и варварски. Да и – чуть не забыла! – негигиенично! В общем: не по- западному!

Мех – это слишком органично, да. Чем «западнее» цивилизация, тем дальше она продвинулась по пути от органики к неорганике. Крайняя точка тут, видимо, мифологема Силиконовой долины. Виртуальность – вот практически абсолютная, идеальная чистота…

Знаете что? Я ненавижу чистоту. Грязь я тоже недолюбливаю, но чистоту ненавижу. Чистоту символизируют: дезодоранты, фашизм и нейтронная бомба. Ладно, не чистоту (давайте все-таки будем считать, что чистота – это неплохо) – стерильность. Они символизируют стерильность. Фашизм: уничтожим всех уродов. Нейтронная бомба: уничтожим всю органику. А дезодоранты… Вообще отвратительная вещь. Дезодоранты не имеют никакого отношения к чистоте, они из сферы стерильности, потому что уничтожают не грязь, а запах, то есть ферамоны. То есть, в общем, – жизнь.

Мир Востока все еще органичен, он воняет и одновременно благоухает: специями, ароматическими эссенциями, кальяном. Западный мир стремится к стерильности и если благоухает, то химией. В бутике Le Form продают духи с ферамонами – с молекулами секретных выделений. Западные женщины разучились привлекательно потеть. И западные мужчины тоже. Духи с ферамонами страшно дорого стоят, одна моя знакомая на них разорилась, потому что наметила себе цель – в ближайшие два года выйти замуж, а для этого должен быть большой выбор мужчин. Мужчина, говорят, идет на ферамон как щука на блесну. Она приходит на работу, и через полчаса вокруг нее вьются все офисные девушки. «Ир, а ты сегодня ферамонами надушилась, да? – Ну, да. – Ир, а… скажи… они у тебя с собой? – Нет, дома оставила. – Ир, а можно я об тебя потрусь?..»