Виктор Кустов - Провинциалы. Книга 5. Время понимать

– Не лови меня на слове, есть и в провинции, только они там… как белые вороны… Понимаешь, у цапель кругозор другой, и лягушки их никогда не поймут… А ты именно такая цапля в вашем тихом болоте.

– Даже не знаю, благодарить или обижаться.

– Это комплимент…

– Ладно, пусть так, только я вот лягушками не питаюсь.

– Это, Саша, пережитки идеализма… Но в Москве ты от них быстро избавишься…

– Что-то не хочется избавляться…

– Тогда торчи над своими лягушками в одиночестве… И не надейся, что какая-нибудь из них тебя поймет…

Они беседовали в буфете большого здания, где располагались редакции нескольких известных журналов, запивая коньяк крепким кофе, и Сафронов периодически поднимался из-за стола, чтобы перекинуться парой слов то ли с авторами, заглядывающими в буфет, то ли с коллегами, забежавшими подкрепиться. Атмосфера гостеприимной необязательности витала в этих манящих авторов со всех концов страны коридорах и кабинетах.

Жовнер уже отдавал себе отчет, что все вопросы в столице решаются только при личном присутствии, ибо обещания, отложенные на потом, никем и никогда не будут выполнены. Участие Леши в его судьбе импонировало. А Сафронову нравилось, как Жовнер пишет. Сам он журналистским мастерством не блистал и попал в редакцию благодаря авторитету и связям родителей.

– А если без болотных сравнений, то пора тебе осознать: у тебя мозги не провинциала… Поэтому там тебе тесно и душно… Столица чем отличается от прочих мест?.. Претензиями!.. – с выражением произнес он последнее слово. – Это только маргиналы считают, что богатыми магазинами и суетой. Нет, старичок, столица – это большие возможности для самореализации. Но и большие требования. Ты этим требованиям вполне соответствуешь, так что используй возможности…

Может, он и уговорил бы Сашку на перемену жизненного вектора, но тут началась череда похорон генеральных секретарей, потом грянула перестройка, Леша сам растерялся от столь стремительных перемен (журнал быстро потерял и тираж, и влияние), а потом и вовсе Леша куда-то канул в поисках более благоприятных для выживания мест…

Этот период гармоничного существования с властью продлился недолго: даже если и был у него талант непровинциала, претензий явно не хватало.

…После неудавшейся аудиенции (вот ведь и Белоглазова нет, чтобы нивелировать ситуацию), поставив окончательную точку в своих отношениях с властями предержащими, Жовнер напрягся и нашел-таки возможность финансирования дальнейшего выпуска журнала. Правда, не без помощи федеральной структуры. (Все же прав был, наверное, москвич в первом поколении Сафронов насчет разницы кругозора.) Но уже ясно было, что финансовой независимости журнал не принесет, скорее, так и будет коммерчески невыгодным проектом, а зарабатывать, в том числе и на его издание (федеральная структура компенсировала лишь часть затрат, связанных с выпуском), придется на другом.

По сравнению с еще не забытыми годами социалистического бытия, пронизанного застойной тягучестью однообразия, теперь жизнь напоминала американские горки, похоже, реально отражающие положение человека в капиталистическом обществе. Строить планы на годы вперед, как было раньше, стало бессмысленно.

Казалось, ничего постоянного вообще не существует. И в этих новых реалиях, напрочь отвергающих наличие любого дефицита, вдруг такой дефицит появился. Это был дефицит специалистов в том виде бизнеса, которым он теперь занимался, отбросив попытку угнаться за большими деньгами. Ему казалось, что издание справочников имеет хорошую перспективу и позволит занять свою нишу на все никак не складывающемся отечественном диком рынке. Порой, когда поступали предложения влезть в ту или иную авантюру, чтобы сразу «срубить капусты на всю жизнь», он вспоминал давний разговор с Сафроновым и признавался самому себе, что все-таки провинциальное болото засосало его, существенно приблизив линию горизонта, раз уж все больше и больше перестает понимать, чего там разглядели столичные цапли, налево и направо распродающие по дешевке все, что только можно продать.

Но, похоже, на этих капиталистических горках главным призом, заслонившим все остальные ценности, бесспорно, стали деньги, и хотел он этого или нет, именно о том, как заработать, приходилось думать каждый день.

Когда он окончательно осознал, что в основе финансовой стабильности его предприятия лежат не идеи (которых у него было предостаточно, но их реализация не обещала быстрого обогащения) и даже не доступ к бюджетной кормушке (толчея возле которой у него ассоциировалась с увиденной как-то сценой драки грязных, полупьяных, вонючих бомжей возле помойки), а именно дефицит грамотных специалистов, он пошел преподавать в университет, куда его приглашали пару лет назад. Тогда ему не захотелось тратить время на воспитание преуспевших в знании неформальной лексики и уголовного жаргона студентов. Теперь же сам напросился вести спецкурс, на котором учил тому, что умел сам, с надеждой, что попутно подготовит пару-тройку специалистов и для себя.

Но первые же лекции породили разочарование и подтвердили худшие опасения: мат и «феня» за десятилетие перемен, оказывается, вышли за пределы канувших в небытие производственно-технических училищ и рабочих окраин и прижились в студенческой аудитории. Студенчество же своей юности (несмотря на давление партийно-комсомольского пресса), он запомнил более склонным к эстетству и идеализации жизни, не поощряющем и даже презирающем безнравственность и невежество.

Довольно скоро он разобрался, что виной тому не только засилье на телевидении и в книгах героев-преступников, но и более низкий уровень школьного образования. Симпатичные своей юностью студентки вдохновляли и вызывали возвышенные чувства лишь до первого произнесенного ими слова.

В конце концов он решил, что нет смысла пытаться понять их или тем более заставить думать. Перестал реагировать на равнодушное или скучающее выражение лиц, расцвеченных вызывающим макияжем, циничные намеки на благодарность в любой желаемой форме за незаслуженную оценку и уподобился тем преподавателям, которые у меньшинства ходили в любимчиках, а для большинства являлись нежеланной головной болью…

Спустя два года хотел было завязать с преподаванием, осознав, что не годится для роли миссионера в обществе непросвещенных туземцев, но его попросили задержаться еще на год (не было замены), он остался и не пожалел. На этот раз на курсе оказалось несколько человек, пришедших в университет не только для получения «корочек» – с ними можно было уже осмысленно разговаривать. Лекции все чаще стали принимать форму ответов на злободневные вопросы, совместный анализ происходящего в обществе, стране, мире. Особенно активными были Даша Коноплева – с открытым, еще детским выражением лица, единственная на курсе, если не в университете, предпочитавшая брюкам юбки и платья (отчего привлекательно выделялась среди сверстниц), и двое ребят – высокий, с тонкими чертами лица, внимательными глазами и острым умом Олег Маковский и широкоплечий, выглядевший несколько старше сокурсников, степенный и основательный в рассуждениях Денис Демьянюк.