Ирина Мельникова - Ангел сердца

Но едва я собралась приступить к еде, как мое внимание привлекло появившееся из-за двери существо, мягко прокравшееся в дом.

– Эй, а ты как здесь оказалась, а? – с улыбкой спросила я, вставая из-за стола, и под напряженным взглядом Димы направляясь к прокравшейся в дом кошке. – Она, надеюсь, не представляет для нас угрозы? – язвительно произнесла я, и он тут же фыркнул, меняя гнев на милость.

Кошечка была светло-рыжей, наверно, домашней, потому что выглядела вполне ухоженной.

– Что, забыли тебя? Эх, нехорошие люди. Ты, наверно, голодная? Сейчас посмотрим, что у нас есть.

Дима не возражал, когда я взяла со стола пачку печенья и стала скармливать его кошке. Ещё бы, попробовал бы он возразить! Я скорее сама останусь без обеда, чем позволю умирать голодному животному.

Кошка осторожно, привередничая, сначала обнюхала предлагаемое ей лакомство, а затем отвернулась.

– Ну что ты, э? Сейчас не время выбирать. Ешь, что дают.

Я положила несколько печений на порог, прямо к её носу, и села на место, после чего мы уже втроем продолжили обед.

Появление в доме живого существа хоть немного, но заставило меня отвлечься от грустных мыслей и улыбнуться. Но кошки – свободолюбивые животные и никогда ни к кому не привязываются. Вот и эта, рыженькая, перекусив вместе с нами, также тихо и незаметно, как пробралась в дом, так и покинула его.

Немного утолив голод, я почувствовала, как остро встал следующий вопрос: что делать дальше? И вообще, и конкретно сейчас. Но если проблему насчет «вообще» я доверила решить Диме, то насчет вечернего времяпровождения он вряд ли мог мне помочь. Конечно, можно было попытаться разговорить его, узнать о том, где он учился, чем увлекается, но, во-первых, я сомневалась, что мне это удастся, так как на контакт парень шел весьма вяло, а во-вторых, разговоры о том, какими мы были ещё пару дней назад, даже не подозревая о грядущих опасностях, казались мне неуместными и крайне болезненными. Поэтому я молча поднялась из-за стола и отправилась в гостиную, захватив с собой сумочку, чтобы предаться воспоминаниям в одиночку. Меня давно уже тяготили невыплаканные слезы, внутреннее ощущение одиночества, заброшенности. Да, мне несказанно повезло, что я встретила Диму и благодаря ему спаслась, но он мог лишь обеспечить мне более-менее безопасное существование, а вот моральной поддержки, разговоров по душам, даже просто ласкового взгляда от него не дождешься.

Первым мне в руки попался ежедневник – маленькая записная книжечка с цветочками на обложке, – абсолютно девчачий и очень романтичный на вид. Мне он сразу приглянулся, едва я заметила его на прилавке. Конечно, ежедневником это можно было назвать лишь условно, потому что записи я вела не постоянно, а «по зову сердца», когда было, что сказать.

Открыв чистый лист, я записала дату и остановилась. Как написать то, что происходит со мной и вокруг меня в этот миг? «Началась война»? «Я не знаю, что происходит, но привычный для меня мир рухнул во всех смыслах этого слова»? «Мне страшно так, как не было никогда в жизни»? Как передать в скупых строчках всю гамму болезненных ощущений, свою растерянность, свою боль? Да и для кого мне теперь писать? Сама я вряд ли захочу когда-нибудь перечитать эти доводящие до дрожи и вызывающие ужас отвращения высказывания. Надеяться, что записная книжка дойдет до потомков в столь неспокойное время – глупо. А вот попасть в руки стебачам она вполне может, а я не хочу давать им наводку, не хочу подставлять свою жизнь и жизнь Димы ещё большей опасности. Мало ли, вдруг я потеряю свой ежедневник? Вдруг они каким-нибудь образом украдут его у меня? Они будут знать, что я не одна, начнется охота. От этих мыслей я почувствовала пробежавшую по телу дрожь. То ли я научилась у Димы его сверхосторожности, то ли разыгралась моя неуёмная фантазия, приправленная острыми специями развернувшихся на моих глазах событий. Как бы то ни было, я отложила ручку и, вместо того, чтобы писать, начала пролистывать уже имевшиеся записи. С каждой новой строчкой я удивлялась, что ни секунды не думала о будущем, не предчувствовала того, что скоро всё кардинально изменится. Я жила сегодняшним днем, переживала какие-то мелкие обиды одноклассников, ссорилась иногда с Ликой, не слушалась родителей, мечтая уехать в другой город, поступить в институт и начать там новую свободную от старых проблем жизнь. Теперь я прежняя казалась самой себе вечно недовольной девчонкой, которая только и ищет, к чему придраться, и не желает при этом меняться самой. Говорят, что когда человек не меняется сам, его меняют принудительно весьма жестким образом…

«Честное слово, я даже не знаю, что хуже – быть самой отсталой ученицей по алгебре или находиться в шестнадцать лет в поисках „принца“, в то время как другие одноклассницы (почти все), уже определились со своими кандидатурами и вполне счастливы. И то и другое ужасно, только каждое по-своему. И то и другое досталось мне».

«Входящие: 0. И ни одного нового сообщения. Я бы хотела изменить свою жизнь, но знаю, что никогда не решусь на это. Я не знаю, как это делается. Я просто слабачка, и потому мне остается лишь плакать по ночам о своих несбывшихся мечтах, и по другим, порой совсем незначительным поводам».

«Иногда мне начинает казаться, что я только и делаю, что вру. Вру, что сделала домашние задания. Вру, что иду к подруге, когда мне просто хочется побродить в одиночку по городу, воткнув наушники в уши и включив погромче любимые песни. Вру, что счастлива, хотя на душе кошки скребут. Дальше так жить нельзя».

Когда я писала эти строчки, мне казалось, что я несчастна. Но я понятия не имела, что такое настоящее горе. А теперь от прежней счастливой жизни у меня остались только эти записи в дневнике.

Дима застал меня в том состоянии, в котором я меньше всего хотела, чтобы он меня видел. Я быстро стерла слезы, надеясь, что он не успел их заметить, и снова уткнулась в ежедневник.

Так как кресло было всего одно, и никакой другой мебели в комнате не имелось, он попросту сел на ковер неподалеку от меня, по-турецки скрестив ноги, и уставившись на свои сплетенные пальцы.

– Ты была здесь? – тихо спросил он через короткое мгновение.

– Я знала этот дом, – тоже шепотом произнесла я, чувствуя, что мой голос дрожит, – Видела его много раз, потому что в детстве неподалеку жила моя бабушка.

Слезы потекли вновь, хотя мне казалось, что плакать уже нет сил. У меня разболелась голова, я всхлипнула пару раз и разрыдалась вновь, не в состоянии сдерживать себя.

«Я не хочу плакать. Сейчас не время», – твердила про себя, но бесполезно.

Слезы градом катились из моих глаз.

– Прости, – пробормотала я дрожащим голосом, понимая, что лишь разозлю Диму своей плаксивостью.