Валерий Байдин - Сва

Тёпловатый, дымный воздух пахнул в лицо. В сером мареве Сва сразу увидел Лави, сидящую у дальней стены вместе с подругами, а рядом, как всегда, толпился народ. На хлопок входной двери все подняли головы.

– Хай! – он остановился посередине подъезда, под тусклой лампочкой.

– Сва прикамал… – удивлённо протянула Точка.

В тот же миг Лави соскочила с батареи, подбежала и повисла у него на шее:

– Я так тебя ждала! Так боялась, что не придёшь! Сва, любимый, прости!

– Чепуха, – забыв обо всём, он утонул во вчерашнем бесконечном поцелуе…

– Будто одни в целом мире, – мечтательно протянул в наступившей тишине чей-то голосок.

– Бросьте, так не бывает, – звучно кашлянул Потоп.

Вокруг принялись со смехом галдеть, но Лави только вздохнула и, чуть повернув голову, произнесла:

– Бывает. Но та-ак редко.

– Народ, делаем, как они! – пьяно заорал Потоп. – Где наш последний батл?

– А просто так тебе слабо? – крикнула Мади. – Вот мэны пошли, алкмэны!

Бор оказался возле Сва и, усмехаясь, протянул им с Лави полстакана рэда:

– Вас что теперь и вином не разольёшь?

Подошли остальные:

– Пьём за нас всех!

– За хипповую любовь!

– Ну-ка, ещё один кис нам продавите! С привкусом дешёвого вайна. А мы вас поддержим, – Откол сделал вид, что подхватывает падающую на пол пару, и грустновато усмехнулся.

Лави взяла протянутый стакан, отпила и передала Сва, обернулась на Откола:

– Фэнкс! А теперь все отвяньте, плизз… – она загадочно, пьяно обвела взглядом парадняк и взяла под руку Сва. – Давай двинем куда-нибудь. Пипл, всем чао!

Они шли в обнимку, непонятно куда. На засыпанном снегом бульваре, где их внезапно застала первая метель, обморочно целовались, глотая талый снег и сладкую боль.

– Как с тобой кайфово, – шептала Лави и надолго терялась в его заснеженной бороде.

Сва уже не пытался собой овладеть, а она будто ждала новых поцелуев, каждый раз, когда он прикасался к её губам, вздыхала и льнула навстречу. Затем пошатнулась на ходу, потянула его на запорошённую скамейку, откинулась назад и замерла, подставив лицо снежинкам.

Он очнулся, смахнул капли с бороды, вынул и протянул папку:

– Вот стихи, как обещал.

– Принёс… Обязательно прочту, – Лави, не глядя, сунула их в шитую из цветных лоскутов кожаную сумку. – Ты с родичами живёшь?

Вглядываясь в мягкий профиль, Сва начал что-то рассказывать про трудный размен с родителями и комнатку в маленькой коммуналке, а сам в несчётный раз ласкал глазами запорошённые волосы под капюшоном, лоб, влажные от снега щёки, покрасневший тонкий нос, губы.

– Так у тебя свой рум? – она отшатнулась в полуулыбке, зрачки стали ещё больше и темнее. – Хочу посмотреть, как ты живёшь, поехали!

– Ну, если ты… А не поздно? – залепетал Сва, и у него прервалось дыхание.

– Что ты мелешь? Я совсем закоченела, – Лави поднялась со скамьи. – Нам как, на метро?

Пошатываясь от неукротимого волнения, он вёл её под руку, стараясь ни о чём не думать. «Будь, что будет, будь, как будет», – вертелись в мозгу бессмысленные слова, вслед за ними кружилась голова, внутри разгорался тяжелый жар, опускался всё ниже и мучительно давил в животе. Она шагала, опустив ресницы, словно в полусне, прижавшись к нему и закрыв глаза, сидела в вагоне, а Сва изнемогал от её близости, старался не замечать коленок, приоткрывшихся между полами дублёнки, и пытался думать о другом.

Спустя полчаса Лави шла рядом под медленным, сонным снегопадом, не глядя по сторонам, будто к себе домой. Лишь раз остановилась и ухватила его за рукав:

– Смоук не подкинешь?

В лифте он попробовал её поцеловать, но встретил бесчувственные мягкие губы с сигаретным выдохом: ресницы дрожали на полузакрытых глазах, в волосах таяли снежинки. Топая каблучками сапог, Лави вышла на лестничную клетку. Сва выудил из карманов ключи, сдерживая дрожь, защёлкнул входную дверь, в темноте провёл её по коридору до комнаты. «Спят старики», – подумал с облечением, закрылся изнутри, зажёг свет и глухо прознёс:

– Вот, здесь я и живу.

– Файн. Только свет выруби, глазам больно, – Лави прикрыла лицо рукой, а другой начала расстегивать пальто.

Теряя голову, он обнял её и провалился в беспамятство…

Изнемогая, слепо бился рядом с неподвижным ласковым телом, будто хотел оживить умирающего человека. Гладил и целовал. Одиноко летел в невообразимую даль, прочь от глупой плоти, и влёк Лави с собой. А когда застонал от жгучего и бессмысленного восторга, она лишь тихо вздохнула.

Сва чувствовал щекой душистые волосы и попытался понять, что с ней опять произошло. Шуплый живот, жаркий пушистый свитер, под ним лёгкий бугорок груди: «Зачем всё это? Будто оставила мне свою полуживую оболочку, а сама ушла. Но её плоть, одна лишь плоть мне не нужна. И не была нужна никогда!»

Время медленно двинулось, он шевельнулся, поцеловал застывшее лицо:

– Зачем ты это сделала?

– Что? – встрепенулась Лави и вздохнула. – Жарко…

Скользнула ладонью по его плечу, добавила, будто извиняясь:

– Ты даже мой свитер не снял. Так жарко.

Он шевельнулся, попытался что-то сделать с её одеждой.

– Подожди, я сама, – хмыкнула Лави и села на кровати.

Накинув халат, Сва отошёл к окну и закурил. Он никак не мог найти себе места из-за её наготы и всего, что так нелепо произошло. В голове устало билось: «Чего она хочет? Зачем приехала? Всё не так, не то…» Обернулся и увидел, скорее, почувствовал во тьме её долгий взгляд, спросил:

– Что с тобой? Не понимаю?

– Прости, я была далеко, – у Лави дрогнули губы, на её лицо наплывала грусть, она тряхнула головой, пытаясь уйти от неведомых мыслей, и – было видно – через силу улыбнулась: – Ты такой пылкий, ласковый. Удивительно.

Сва не ответил. В который раз она вздохнула и огляделась:

– У тебя тут тихо. И без занавесок хорошо – небо видно. Смотри, облака светятся.

– Наверное, луна взошла, – он опёрся о подоконник, глянул ввысь и услышал за спиной шорох:

– А где смоук? – ничуть не смущаясь, Лави подошла к нему и вгляделась в небесную тьму.

Казалось, только сейчас она вышла из беспамятства. Чиркнула зажигалкой, затянулась, тут же толчком загасила сигарету о стекло, рукой проникла под халат и прижалась всем телом:

– Ми-лый, любовь моя.

Это она? Белеет в странном обмороке лицо, на губах остался забытый вдох. Незнакомой дорогой тянется в полумраке откинутая рука. Грудь нежно и незряче смотрит вдаль. Тайной жизнью дышит живот, кажется мягкой отмелью, тёплым берегом, крохотным небосводом с отпечатком луны. А дальше, под неразличимой путаницей волос, тело кончается. Нет, творится заново из плоти крошечного младенца, белой ровной долиной возвращается к водопаду волос…