Владимир Мамута - Кот под луной. Tempore apparatus

– Владик, давай-ка закусь сюда, – скомандовал Петрович, зачем-то включая лежавший на столе ноутбук, – я по бутербродику сварганю, а ты осматривайся. Вон, в шезлонг присядь, там удобно.

– Тут скорее не присесть, а прилечь получится. Плитки интересные, с надписью… «Сомовъ»…

– А… Это ещё батюшка мой приволок. Тут до войны хутор был, и большая мельница. Хутор сгорел, мельницу разбомбили вдрызг… Ну, участки выделили, строиться людям надо… Так народ потихоньку развалины разбирал, в основном кирпич на фундаменты, а отец плиток ещё, для погреба, догадался взять. Вечный материал – чугуний!

Я положил принесенное на стол и расположился в шезлонге, разглядывая стойку с приборами. Тем временем, Петрович наполнил стопки, и зачем-то продолжил возню с ноутбуком вместо того, чтобы готовить обещанные бутерброды. «Может, музычку хочет запустить», – подумал я и принялся искать глазами колонки. На одном из блоков на стойке засветился синим экранчик размером с пачку сигарет, по которому побежали яркие цифры, и трансформатор загудел сильнее.

Колонок я не нашёл. Зато предметы вокруг начали быстро расплываться, как будто оказались за стремительно покрывающимся паром стеклом, сквозь них проступили яркие округлые зелёные пятна, напоминавшие листья – да это и были листья, похожие на огромные листья кувшинок с жёлтыми прожилками, повисшие в воздухе на толстых красноватых стеблях. И они выглядели куда более реальными, чем расплывшиеся пятна, только что бывшие стойкой, возившимся у стола Петровичем и шкафом с зелёным неоновым глазком. Только чёрные квадраты резины и чугунные соты под ногами оставались чёткими. Даже слишком, нарочито чёткими. И по этим нарочито чётким резиновым квадратам, из мутного пятна, обозначавшего стол, прямо на меня ползла Абсолютно Реальная Змея. Впрочем, с тем же успехом можно было бы утверждать, что абсолютно нереальная. В том смысле, что её треугольная башка с маленькими… размером со стандартное яблоко из супермаркета… злыми глазками и мелькающим между белесых губ, обозначающих контуры пасти, ярко-красным раздвоенным языком, была размером с ведро. А мерзкое, лоснящееся, зелёное, с серыми разводами, извивающееся тело соответствующей толщины, к тому моменту, как голова приблизилась к моему шезлонгу, продолжало монотонно выползать из стола. Преодолев шок, я сорвавшимся голосом заорал: «– Петрович, справа!», вскочил на шезлонг, грохнулся головой о медную решётку, отозвавшуюся звоном воскресного колокола, и провалился в беззвучную черноту. Меня не стало.

Я снова был , но мне не хватало уверенности, что я хочу возвращаться. Голова гудела, только это был уже не звон воскресного колокола, а, скорее, гул линии электропередач в пятьсот киловольт, все провода которой проходили через мою голову. И я боялся открыть веки, за которыми горел свет, становившийся красным от крови, пульсирующей в глазах и заставлявшей их болеть.

– Владик, Владик, ты как? – услышал я голос Петровича и осторожно приоткрыл глаза. Я лежал на спине и ощущал спиной упругую прохладу резины. Наверное, шезлонг, опрокидываясь, приземлил меня за пределы чугунного квадрата. Повезло. Хотя, какое, на хрен, везение, если здесь такие твари ползают? Впрочем, я чётко видел прежний интерьер лаборатории, без странных листьев, и склонившегося надо мною испуганного Петровича. Наверное, он стоял на коленях, потому что занимал б о льшую часть поля зрения.

– Она уползла? – собственный голос показался мне звучащим со стороны и лишённым интонаций.

– Что?.. Да! Всё в порядке. Ты как, можешь пошевелиться?

Я послушно пошевелился, попробовал приподнять голову, почувствовал неприятное… давление где-то за глазами, на грани боли, и осторожно опустил голову на место. Резиновая прохлада, которую вновь ощутил затылок, была приятной.

– Могу. Что это было?

– А что ты видел? Я спиной стоял…

– Подождите, – я старался подбирать слова, – в том, что мы пили… Никакой химии?

– Ну что ты. Я физик, а не химик, даже не думай. Извини, я должен был тебя предупредить, но… Хотел удивить, сделать сюрприз… Вот, нельзя нарушать правило – нельзя пить, если работаешь…

– Какая работа? Что это за фигня была?

– Это не должно было быть опасно, не наша частота … Я всё объясню, чуть позже… Крови, вроде, нет. Только шишка на темени. Надо приложить… Тут у меня кусок меди был, сейчас принесу, не двигайся, полежи пока.

Гул в голове постепенно сходил на нет и, когда Петрович через пару минут вернулся, я уже осматривался, сидя на полу. Странно, но я ощущал себя вполне трезвым, только очень хотелось пить. А лёгкую головную боль вполне можно было считать последствием падения. Приложив к шишке на темени тяжёлый обрезок принесённой медной полосы, я осторожно встал, пошатнувшись от лёгкого головокружения. Петрович поднял и подтащил к столу шезлонг, аккуратно постелил выпавшее при падении одеяло, помог мне устроиться поудобнее и, вздохнув, уселся в своё кресло, напротив. Помолчав немного, он медленно произнёс, внимательно глядя мне в глаза:

– Ну что… Что бы ты, Владик, не видел, это была реальность. Пить хочешь?

– Да.

Жадно, прямо из горлышка пластиковой бутылки, я вливал в себя шипящую тёплую минералку, наслаждаясь балансом между счастьем и несчастьем, возрождающимся с каждым глотком. Самое ценное в жизни – всегда очень простое. Глоток воды, утоляющий жажду, ценнее миллионного счёта в банке… пока хочешь пить.

– Да, – я окончательно успокоился, – так что это было?

– Это было путешествие. Скорее всего, в каменноугольный период. По моему опыту , ты должен был увидеть – только увидеть, без тактильных ощущений – бабочек, размером с подушку, стрекоз величиной с собаку и прекрасные цветы. Похоже, я несколько ошибся… Но, в любом случае, тактильный контакт был исключён – другой код, – Петрович задумался, постучал пальцами по столу. – Могла быть ошибка по времени. Так что ты видел?

– Меня хотела сожрать змея толщиной с сосну из шишкинского леса. Я не понял ничего, какой код? Какие собаки?..

– Гигантская змея? Это же, скорее всего, палеоцен! Это я на двести миллионов лет промахнулся, дурак пьяный… Но змея тебя не видела. Она просто ползла по своим делам. И сейчас ползёт.

– То есть, что значит – «и сейчас»?

– Стоп! Давай остановимся. Так ты ничего не поймёшь, а только опять разволнуешься, зачем это после сотрясения. У тебя ведь сотрясение было, раз сознание терял. Голова болит ещё?

– Так… Не пойму, вроде нет.

Я был в смятении. Змея на резиновом полу среди листьев кувшинок, двести миллионов лет, шишка на голове и единственный вопрос, который укладывался в весьма общую формулу – «что это было»? Такой вопрос подразумевает или очень простой ответ, явно невозможный, или цикл лекций, и Петрович, конечно, это понимал.