Александр Зайцев - Тектоника: рассказы

Смотри: тебе невозможно уже иногда с собой – держись ее хотя бы для того, чтобы она тебя вытянула – а потом, когда снова обретешь уверенность, оглядишься – тогда и придумаешь удобное прошлое. Обыграешь вашу удивительную встречу и так далее. Найдешь во всем смысл. Упорядочишь хаос. …Да-а, ты уже тяжел сам для себя.

Тебе хорошо и мирно только при раннем пробуждении – свежим утром, голова пуста, мысли не успели в нее затечь, идешь, расслабленно, босыми ногами, в кухню и варишь кофе. Идешь и варишь кофе. И нет мыслей. Рай. Такие уверенные движения, всё на своих местах, всё правильно – как оно ощущалось в девятнадцать – теперь лишь при варке кофе. Иногда, в порядке исключения, это длится даже до выхода на улицу.

Ее мама не замедлила пригласить. Только если хочешь, сказала Милена. Они тут недавно выпили, шутили, она шутила насчет мамы, что ему ни в коем случае не надо с ней знакомиться – надо просто трахнуть ее, Милену, и бросить, как он, верно, делал со всеми прежними, он шутил, что он не просто хочет знакомства с мамой, о нет, он готов завтра на Милене жениться – правда – хоть завтра… Он (случайно) как-то искренно это сказал…

– Лучше не бросаться обещаниями. А десять раз все обдумать и взвесить, – неожиданно строго произносит Милена. (И медленно закрывает глаза, и медленно распахивает, как его мать.)

– А я серьезно – завтра б на тебе женился, – он пытается вернуть шутку в шутку.

Пауза.

– Ну и мудак, – говорит она, выдерживает еще паузу (он опешил), но через несколько пульсирующих секунд начинает ухмыляться, заразительно похохатывать, и он вслед за ней, громче и громче, и вот уже эта парочка за столиком у окна привлекает внимание буйным весельем – по характеру смеха понятно – влюбленные.

Были вещи, которых они в разговорах не касались. Он чувствовал – не надо спрашивать о том, с кем она должна была встретиться на «Третьяковской», кто был до него, почему она подошла в том, первом кафе именно к нему, и часто ли подходит к незнакомцам вот так, запросто, чтобы… Максимушка, остановись: ты ревнуешь ее, уже создал воображаемых конкурентов, а ведь она еще тебе не принадлежит, да и будет ли? Ты говоришь: не ревность, не страх остаться в дураках, а любопытство толкает выяснить эти вещи? Но ты, все же, не выясняешь… Что мешает? Вот она: сидит рядом в американском баре (таджик только что принес вам американское блюдо и два американских коктейля), она обнимает тебя, не по́шло, но, вроде бы, так, будто не может без тебя жить, или это алкоголь, но она, как и прежде, совсем не пьянеет, да и пьет мало, а ты, если хочешь, начни пытать ее вопросами, которые, ты знаешь, поставят только больше вопросов, это ведь всегда как лабиринт недосказанностей, саморазвивающийся – нашел выход из одной части, чтобы заблудиться в пяти других…

Ты никогда не будешь расспрашивать. Ты уже, извините, слишком хитрый. Ты играешь в десятки игр, сделал такой выбор, видя их тщету, выхолощенность: твоя профессия, твой карьерный рост, твои достижения, твои убеждения… Ты почти ни во что не веришь. Только в турку крепкого кофе по утрам…

И сейчас соглашаешься еще на одну игру просто потому, что она не худшая. «Можно и не умирая, оставаясь подлецом, нежным мужем и отцом…»

Или, быть может, ты предполагаешь: все серьезное, рациональное, планируемое, заготовленное непременно ведет к ошибкам и бедам; поэтому вход в настоящее, подлинное (по крайней мере, для тебя) – через абсурд, нелепость, дурачество, несерьезность? Возможно, ты так думаешь?

В гостях у мамы выясняются три вещи: отец Милены умер несколько лет назад от пьянства (увы, «бич нашего времени») и за несколько лет до смерти ушел из семьи; Милена – рантье (живет в собственной квартире, завещанной отцом, вторая, доставшаяся от бабушки, «Царство ей Небесное», сдается, третья – материна – когда-нибудь тоже отойдет к Милене); мать и дочь – действующие православные.

Коротко поведал о себе (да много и не спрашивалось): родители – в провинции; он в Москве десять лет; устроился превосходно; всем обеспечен; a self-made man.

После визита они едут в трамвае, Милена нежно смотрит на него, целует, идет снег, и Максим погружается в радость: он понравился матери (огромный букет ни при чем); они верующие – и он ведь тоже (ведь тоже?); три квартиры – все в центральных районах…

О последнем: разумеется, их соблазнительные квадратные метры никогда не будут твоими. Но ты, разумеется, и сам этого не захочешь и не будешь добиваться… Встречаясь с нею, ты ведь и не думал о материальном. Ты везде и всегда платишь… И как хорошо, что ты сказал ей о женитьбе (пусть в шутку) задолго до того, как узнал о недвижимости…

…Теперь понятно, почему Милена работает на четверть ставки (в том же издательстве, что и мать) и не перегружает себя… Только не надо приписывать ей лень… Представь себе: много бы делал ты , имея три квартиры в пределах Садового кольца?..

– Мой милый понравился маме, – говорит Милена, не сводя с него глаз. От ее взглядов ему делается почти дурно, он приучил себя делать вид, что не замечает этого голубовато-серого света (на лице такой красоты, которой он не заслуживает, не заслуживает!), света непостижимого мира за ним, напуская на себя излишние сдержанность и прохладность.

– Я знаю.

Трамвай покачивает, идет снег…

– Ты все еще хочешь жениться? – она улыбается.

– Не уверен. Хотя, возможно. Но только ради жилплощади…

Она замахивается на него, замах тонет в ее смехе, возглас «ах, ты!..» тонет в ее смехе, он улыбается, она прижимается и целует; поцелуй – как затяжное падение.

Начинается Рождественский пост.

Так, все-таки, по-настоящему? Максим ищет доводы «за» и «против». Он регулярно бывает в гостях у ее матери, каждый день встречает Милену после работы, и они либо идут в ресторан, либо (если она не голодна) немного гуляют и едут к ней. У нее время течет не так. Нет-нет: только когда закончится пост, говорит она, осаживая его нетерпение. Несколько раз приходится повторять это строго. Что-то смотрят по телевизору, слушают музыку, пьют чай в кухне. Просто сидят. Полулежат. Дурачатся. Бесконечные поцелуи. Стадия «резвящихся щенков».

В квартире полно икон, как и у ее матери. Что значит: православные? Фанатизма нет – хорошо. Умеренные. Постятся, хотя от празднования нового года не отказываются. Но – как у них с этой самой верой? Да, надо выяснить: как с верой у Милены? Игра, глубоко спрятанная, настолько, что ей с матерью кажется, что не играют?..

(Сам не веришь, вот и не можешь представить себе, что это могут другие.)

Милена читала «Смешные любови»? Ну конечно. Читала новеллу «Эдуард и Бог»?.. Знаешь, Милена, у меня была знакомая глубоко религиозного поведения, которая, когда я дал ей эту книжку и спросил позже, «какой персонаж в последней новелле тебе наиболее симпатичен?», ответила – «Бог».