Евгения Изварина - Дом для одной свечи: стихотворение

Но согласных судьба ведёт,
а строптивых – тащит.

Ни карты, ни кости, ни руны, ни чёрный кофе,
ни белый шар –
перед гадалкой пустой стол. Принеси стакан
воды из-под крана; что он в руках твоих задышал,
заходил ходуном, это – так, ничего, обман
зрения. Поставь стакан – вот и стол не пуст.
Брось кольцо – пойдёт по простенкам хруст,
и волна – по чертам лица.
Это – обман слуха, уста, берущие речь из уст,
душе отомщенье, выросшей без Отца –
накрест слезой её повяжись,
ничего не страшись,
успеется.

Ты пришёл – за обманом сердца.

Словно в серебряную бумагу
город обёрнут. Его берут,
прикрепляют кокардой к ночному флагу…

Шампанское – только брют,
то есть, закат разлей по фужерам
пепельных тополей –

и заговорят на ближнеблаженном
скобки пустых аллей…

Жизнь
в обмерзающей лохани
рубахой плещется бесшовной –

так птица зимнего дыханья
влетает в куст опустошённый:

где стены в тереме, где окна? –
чересполосица,
решётка…

– Расшатывая прутья шёпота,
ещё ты больше одинока.

рябиновые обручи кровавы
зима сквозь них летит как белый лев

от рифм артериальных захмелев
уж если выберешь в писании напев
пусть это будет цирк

но есть иные главы

Как и все – последний блеск рассеешь
в молоке снятом.

Всё что не хранишь – да возымеешь
где-нибудь потом,

на излёте серебристых святок
апельсинного вкусив огня…

С опытом приходит лишь остаток лет,
осколок дня,

но и это – не ответ на общий
гул вопросов, шелест крыл.

…Человек смолкает, разрастаясь рощей
сверстников, чьи имена забыл.

страшно жить на свете
а во тьме легко
ночь при сигарете
пуля в молоко

на пустой планете
в гостевой избе
ночь при сигарете
(спичек при себе

нет)

Отломи от сердца, отлучи
жар медвежий, свет берестяной:
это – хадж без лампы и свечи,
это – полумесяц за спиной
(северный по холке ветерок,
обернёшься – вцепится в кадык)
стряхивает звёзды на порог.

– Заходи-погрейся, Белый клык.

опера аэропорта
неба звенит аорта
пьёт из неё трава золотую влагу
сетка дождя нанесённая на бумагу
осенью полустёрта
а зимой к балюстрадам тех рощиц голых
глубоко упав горизонт уснёт

словно в пыльном стекле папиросный всполох
переломится самолёт

сон самолёт без воздуха
сорок три седока
роза любого возраста
солона и сладка
свет
лепестками выверни
был
поморгал
померк
иней любого имени
падает вверх

Либо запреты сближают, либо
граница так и не стала строже.

…Хочет ли что-то сказать книга,
раскрываясь всегда на одной и той же,
обходящейся без примет,
возжигаемой из озноба,
странице,

на которой нет
ни слова?

две рыбы
знающие друг друга так давно
что вода между ними и есть вино

в общем кто кого перепьёт
сквозь нарастающий гул
намерзающий лёд

смотрят будто в запасе у них века
но не друг на друга
а на рыбака

в золотом многобожии
другом пятикнижии
как ты думаешь
можно ли
выбрать главу
где бы мы выжили
наяву?

Стекает за фрамугу
бесшумная вода.

У снящихся друг другу
нет выбора – куда

вернуться из полёта,
очнуться в череде,

свести ещё кого-то
с ума – к большой воде…

…лги мне, Офелия, это – бальзам,
лезвия эти повсюду
вырастут лесом, но знаю ли сам –
гадом ли, Гамлетом буду?

В женских и смертных тебя обвиню,
солнце укутаю в тени,
Голову к лону когда наклоню –
сердце уткнётся в колени…

Кто говорит, что жизнь недорога,
и нет ей повода за поворотом?

Вишнёвый сад –
огромные рога Оленя фон Мюнхгаузена –
вот он,
где розовато-бронзовый хрусталь
окутан молоком,

и лишь подошвам
не «здравствуй» чудится, а – «зарастай
звериным прошлым…»

По себе ни глотка
горечи не оставь:

Eсли печаль – река,
две половины вплавь
солнечные лови,
как из окна ключи.

…Жизнь для одной любви.
Дом для одной свечи.

по-царски на краю
это в раю

по-детски на виду
это в аду

глаза прикрою и перекрою
чтобы наедине а не в ряду
сухое пламя обняла вода

по-русски credo
это никогда

Черёмухи ли чёрным сахаром,
певец полуночный, ты жив? –

Во мраке, молниями вспаханном,
то потерявшись (так решив),
то матовой кивнув подпалиной
на сполох косвенный и треск –

свисти,
срывайся,
но – выстраивай
свой арабеск.

В кипящем зное рафинадом холода –
ледышки ландыша перевезём:

семь позвонков – фарфоровая хорда,
семь позолот, сошедших в чернозём…

слово за слово полдела
солнце прутья по оградам
осветило
полетела
тень твоя с моею рядом

вся на радостях и ласках
в пене клеверного ситца
курам на смех
богом наспех
поцелованная птица

Из волос «невидимка», цветок из венка,
то, что вилочкой клюва по дну родника
цапля пишет…
Но ты не из цапель:
языком осязания капель
расточителю снов,
пчеловоду,
царю
назови по-иному породу свою,
чем – земная,
морская,
небесная,
всетелесная
фьюти-фью.