Борис Колымагин - Земля осени

За передёрнутой
в пустой квартире
занавеской
сдвинут мир
в обрез впечатлений
живого пространства,
в память
о прошедшем завтра

Лежать
проветривая яйца
и наблюдать как неба круг
легко и просто
превращается
в змею
она ползёт
и нету места
от занавесок

Через каскады труб
и завалы
чешут машины – дачное направление.
«Спой про машины», – просит сын.
Мы засыпаем
в нашем завидовском доме
с окнами в сад,
за которым
шипит шоссе точно змей.
Солнце садится
и туча, как бабочка над селом,
хочет его закрыть.
«Я расскажу лучше про бабочку.
Она дружит со змеем», —
пытаюсь я перевести разговор.
«Про машину», – требует он.

На краю одиночества
и полной невозможности ничего
за границей себя
сам
за вертолетом и синевой
ТО ТВАМ АСИ

Проснуться
просто в другом месте
с другими возможностями,
и токи творчества,
зов свободы:
пошли, полетим.
Человек – это не только «Я».
Это овраги и пустыри,
камни культуры
и «мы» общения.
Другое место.
Проснешься —
и полететь

Я ищу параллельную плоскость —
ускользнуть от бреда работы
и заняться своим по жизни,
погрузиться в покой субботы,
то есть выйти на край обрыва
и отдаться полёту – шире —
эта странная неба жёсткость.
Дважды два, конечно, четыре.

Он просто весь задёрган и растрачен
и жёсткими штрихами обозначен,
закатан в обстоятельства сует.

Но в нем ещё живет наивный мальчик
и прыгает в словах веселый зайчик
и мы по телефону tet-a-tet

И мы по телефону проговоры,
Набухших почек серые узоры
И бег на месте – на зелёный свет.

Неуверенный, неприкаянный
добавим:
как ошпаренный
стоит у
у – какой грозный дядя
сколько в нем благодати —
один живот чего стоит
а в сущности – ребенок
крутит белками
и не понимает:
сюда не пускают

Эти люди не дадут подвинуться
и упасть и просто опрокинуться
а по струнке: я – не я
тоненький зазор и из туннеля
вроде, легкая неделя
тополя
пух, и полетел, смяли
мы бывали, иногда бывали
запятой
бесконечно занятой.

Путем огня моя сторонка
На поле Куликовом сил
Символика восстала звонко
И меч – из ножен и могил

За мифом миф в просторах серых
Лишь солнце выглянет на час —
Святая сила армий белых
Сияй доспехами на нас

На вас, на вы – Непрядва к Дону
И устоять – не устоять
И ангелы восходят к трону
И в силе мышцы – благодать

И у Прощеного колодца
Они собрались и вокруг
Миф распустился словно солнце
И я, и ты, и он – сам-друг.

Внутри меня всего немало
и утро бьется как попало
и не хватает ерунды
живой воды

и перечеркнутый на слове
всегда во всем и наготове
уйти неведомо куда
и навсегда

я остаюсь в своей берлоге
я у экрана при дороге
в пустыне вечных новостей
но нет вестей.

Митя крутит стертые слова
Разрывая оболочку смысла
Прочитаешь: солнце и трава.
Повернешь листок – и зверя числа.

Митя бродит возле и вокруг
Прочитаешь: Таня или Коля.
Повернешь листок и видишь: «друг»
Или «воля». Закорючек воля.

Митя сядет на воздушный шар
Потеснит горбом седое небо
И уйдет – культуро-слово-вар,
Словно вовсе не летал и не был.

Но в круженье ночи, в час живой
Митина игра над головой.

Закрылись желтые страницы
Державы титульный разор
И ветер – ястреб заграницы
До самых потаенных нор.

И отступая в день нездешний,
Продлить пытаюсь полотно:
Сюжет пути и крик потешный,
И утро синее окно.

Но в тишине давно условной
Летит прощание – прощай
И небо серостью просторной
И снег валит на слово май.

Из т. д. масс-медиа бетона
в лес – размыть знакомо грусть
головой пошатываясь клена
хоть на миг обратно повернуть
ходит он – но несть ему возможность
мягких мхов и золота в горсти
и опять стреляют сколько можно
отойди – из Фета – отпусти.

Вот – точка это. И точка опять.
Утро туманное – долго молчать.
Утро незрячее, без запятой,
бродишь по комнатам – слабый, пустой
прочий – в тумане легком своём:
прочерки, точки, и все – ни о чём.

Я помню, милая, с тобой
мы выходили в час ночной
гулять.

Мы выходили в темный сад
лет сто, наверное, назад
скучать.

Мы выходили, может быть.
Перечитай, чтоб не забыть
Фета.

Впереди лето.

Лютой плоти
взор напротив:
страсть, затиснутая в жест —
в беспокойном повороте
головы —
вдогонку чресл.

В час беспечности далекой
возле у какие сны
мы с тобою, друг широкий,
в беспокойствии луны

мы с тобою, друг просторный,
перед – что там впереди? —
говорим: рукав узорный
отмахал давно в груди

мы с тобою, друг склерозный,
после, за, давно назад
слышим весело и звездно
колокольчики звенят

декадентские напевы
бормотанье старой девы.

За – не знаю зачем и сколько —
за эпитет, за просто – ой!
улыбнулся герой – и всё тут!
полетел, исчез за горой.

На границе меня и мира
есть дела, семья и квартира,
и привычный полет в метро,
и словечко-намек: зеро.

Солнечный лед реки разбега
Детская радость первого снега
И лесопилки пронзительный гул
Я убегаю, и утонул
Лес вековой за краешком света
И костерок моего сюжета

Нервы едва щекочут паркета
не сквозняка
мягкая линия онкоцентра
рассвета
можно
на краешке глаза подвигать предметы
и не заметить шагов
упрямой бессонницы
явного продолженья
вчерашнего.