Константин Кравцов - Аварийное освещение

*

Живое, ведущее потустороннее существование – вот основная тема «Аварийного освещения» . И русские авангардисты, и обэриуты, и измученные тоской эмигранты, и некто, вещающий в «Основах православной культуры» (Председатель) – все они кажутся более живыми, чем упоминаемые тинэйджэры и юные сюрреалистки . И наоборот: как раз эти юные мутанты и привлекают взгляд поэта как единственное в новом мире, что обладает дыханием и движением . Музыка сфер для тинэйджеров – головы-цветы .

*

Мир поэзии Кравцова вместе труден и изящен . В него страшно войти, но там, в этом мире, ожидает помощник, некий неназванный Вергилий, ведущий поэта и читателя по кругам вселенной, в которой уже нет привычной нам земли, а только «полые пространства подо льдом» . Условно этот мир можно назвать «Землёй королевы Мод» – легендарной королевы Маб, возникает звуковое эхо . Не античное царство мёртвых, Элизиум . Не шеол, для которого достаточно лампочки, нет . Таинственное и не вполне завершённое пространство, само бытие которого висит на волоске, держится чудом .

*

Лучшие стихи Кравцова напоминают мне стихи Александра Миронова: нервическим, упругим ритмом и двумя весьма редкими в современной поэзии методами: обратной перспективой и тем, что я назвала бы возвратная метафора .

Обратная перспектива возникает в поэзии Кравцова там, где вздыблена весенним льдом память . Будь то эстетское по виду (и вселяющее ужас) воспоминание о Босхе, или же памятная дата давно почившего друга . В обратной перспективе предметы, изображённые на втором плане, кажутся больше тех, что изображены на первом, переднем . В стихах «Алтари твои, Босх…» и «Чукче удаляют камни глупости» над почти мультипликационным чукчей и льдом, изображённым как текущая вода у Тарковского, возвышаются контуры Босховианы . Оба стихотворения (а так же «Юные сюрреалистки с головами-цветами и другие частичные галлюцинации» и «Пересекая таганскую площадь») выполнены в обратной поэтической перспективе . Они опрокинуты в прошлое, как люди в обморочном состоянии . И они ищут (во сне или в грёзах) завершившийся, как упавшее яблоко (Кравцов любит Мандельштама) мир, которого больше нет . На деле есть только место, где когда-то висела икона . Остался отличающийся от стены по цвету, как будто слегка замасленный, прямоугольник . Это и есть икона отсутствия .

*

В стихотворении «Луна Мэла Гибсона», о Страстях Христовых, имя Христа не упоминается . Это принципиальное неупоминание может насторожить: в масонском обряде тоже не упоминается имя Христа . Последовательно цитируются строки из Ветхого Завета, имена артистов, географические названия, связанные в сердце поэта со Страстями Христовыми . Говорится и о фильме: «фильм о Пасхе Распятья снимался весной» . И только не говорится о Христе . Однако упоминается «голливудский австралиец», его игравший . Всё стихотворение – метафора . Возвратная метафора, метафораотражение .

*

Цитаты из Ветхого Завета («Исход») и Нового Завета («Апокалипсис» или «Откровение») выстроены одна напротив другой, в зеркальном коридоре . Поэт намеренно не подчёркивает противостояния, но и не указывает на сходство . Фрагмент из Книги Чисел, описание воинства Израиля – и Небесный Иерусалим . В обоих фрагментах упоминаются Двенадцать колен Израилевых; знаки, прикреплённые к облачениям иудейских первосвященников с именами этих колен . Символ колена (собрания родственников) – конкретный камень (сапфир, яспис и оникс) . На камне написано имя колена, и эти камни прикреплены к одеянию первосвященника, осудившего Мессию:

Между обоими фрагментами возникает безвоздушное пространство .

Оно спаивает всё стихотворение (большое и пёстрое) в один фрагмент, словесную фреску . Сразу же после прочтения возникает сильное возвратное движение – к стихотворению «Русский авангард» с эпиграфом из Александра Введенского: кругом возможно Бог…

*

И тогда по всей книге, как после того, как вода Потопа сошла, когда обнажилось, наконец, самое дно катастрофы, возникают как несколько раз повторённые «яспис, сапфир, халкидон» детали пейзажа: камни, низкие деревца, пасмурное небо . Искусство, христианство, музей краеведенья – предстают как вещи – предметы уже не существующего мира в совершенно новой, пугающей вселенной . Священник как капитан корабля, прибывшего – куда: Солярис, Антарктида… Может быть, не священник, а поэт . Или представитель культуры той или иной ушедшей цивилизации .

– или:

– или:

– или:

– или:

– как замечено критиками, книги стихов Константина Кравцова длятся, перетекают одна в другую, тексты бесконечно плавятся, плывут и кристаллизуются вновь в тигеле авторских редактур, – что ж, для нас с вами это – подарок, велия милость: мы можем войти в них с любого места, не прищуриваясь подслеповато в попытке разобрать дату под стихом (дату, нацарапанную коченеющей на морозе рукой, обгоревшей спичкой на листке, криво устроенном на походном планшете), – если мы останемся внутри поэзиса Кравцова, мы не почувствуем себя в заточении: мы чувствуем ритм движения, покачивание каравана, плеск волны в борт, подергиванье икры уставляющего покрепче ногу в скальный уступ, – стихи Кравцова есть путешествие, его книги – травелог .

Путешествие выбираем из всех – подводное: внутри книг Кравцова – «Приношение», «Январь», «Парастас», вот этой – «Аварийное освещение» – мы путешествуем вместе с автором, как внутри подводной лодки – великолепный образ одного из лучших стихотворений Кравцова: