Лариса Йоонас - Кодумаа

Он давно вернулся с войны
И думать забыл где война
И растут-вырастают его сыны
И дочь подрастает одна

И все хорошо и густеет туман
Вечерами в полях внизу
И тимьян цветет и растет бадьян
И роса дрожит на весу

И смородина яхонтом светит с куста
И дожди обильны как снедь
И закат каждый день в четыре пласта
И река под закатом медь

А под вечер огурчики хлеб вино
Телевизор во тьме слюда
Только к ночи одно и то же кино
И не выйти уже никуда

Снова дом его полон людьми и зверьем
И безглазо чернеет лицо
За толпой не видать где стена где проем
Разомкнуть не выходит кольцо

И с чего-то не вскрикнуть томит тишина
Что там дети цела ли семья
Отпустите простите моя ли вина
Не моя не моя не моя

Ты давно уж свободен отпущен прощен
Уходи говорят уходи
Не уйти не вернулось сердце еще
И дыра холодеет в груди

Мы в прошлом, дети надежды,
воспитанные тишиной,
шнурки вдевавшие в небо,
простреленное страной.

На наших синих пилотках
артековская война,
застывшие слезы в горле —
у вечного огня.

Мы в прошлом, прошлые внуки,
забывшие быть начеку,
нам горнов рассыпаны звуки
по черствому куску.

Я чибиса-птицу не помню,
а мальчик сказал – навсегда.
Мой ранец бедой переполнен,
но наш паровоз – не беда.

Какие мы выросли злые,
откормленные на убой!
А те что летели, уплыли
в осенней дали голубой

Есть музыка,
после которой уже нельзя оставаться таким,
как был.
Но человеческая душа – каучук,
вот отпустил последний звук,
замер, остыл —
и все вернулось к исходной точке.

Все вспоминают, и я помню,
что держала на руках крохотного сына,
и качала его, и плакала над ним,
потому что боялась, что и ему достанется война,
вдруг переставшая быть просто словом.

Какой-то человек шел по улице и вдруг услышал себя:
Готов ли ты быть тем самым, которого выбирает судьба?
Чтобы, например, все бросить, всем рискнуть,
и все поставить на кон,
А тебя соответственно могут на щит и на кол?

Человек остановился, поправил фуражку, зачем-то взглянул
на часы.
Вокруг была ранняя осень средней полосы.
Ничего не предвещало перемен или тяжелых годов.
По всему выходило, что не готов.

Ни тебе плащей, отравленных кровью, ни пророческих слов
во тьме,
Ни горлиц, торопливо кукующих, ни флагов на корме,
Ни перечня, что в дорогу, ни дальних берегов.
Ни друзей, ни врагов.

И пока он думал, облетала листва, наотмашь билась о плащ.
И кем будешь призван, неясно, жертва или палач.
Буду ли я носить оковы или ковать оковы?
А тот, кто задал вопрос, уже вопрошал другого.

умереть не страшно
стоишь у окна а вечер сочный и чистый
всеобъемлющий
бесконечен
продлен во вчера
протянут в завтра
умрешь а он останется
такой же ясный густой свежий
в колыхании планет
в запахе трав

как хорошо что и без меня

Вот эти, которые пели и голову прямо несли,
над ними сыпучие ели и высохшие корабли.
Нас сколько? Нисколько. За этим столом, за которым и ты,
лишь тени бросают на ветер слова огневой пустоты.

Их числят в полках как героев, слагают о них ерунду.
Их пятеро было. Нет, трое – еще в позапрошлом году.
Их кто-то тропой партизанской увел в поднебесную высь.
А мы кто? А мы самозванцы. И мы никому не сдались.

вопреки поляне райской, краю леса вопреки
я смотрю не отрываясь в жизни острые зрачки.
кто умеет неотрывней – усмиряет сердца звон,
дышит кожею по-рыбьи, останавливает сон.

в ком живее всех микробов ток волшебный огневой,
в ком осталось что-то кроме вечной боли раневой —
тот другого пересмотрит, доберется до утра,
перейдет любое море, сбережется от костра,

вытрет лоб победный мокрый, оглядит миры легко:
что еще не скрыто мором, гладом, медом с молоком?
что еще живое плещет, не исчезло до конца,
где еще остались вещи, кости с толикой мясца?

где же вольная поляна, где победный гулкий зов?
почему сплошная рана посреди былых лесов?
что за страшная победа, кто тут прав, кто виноват?
и зачем повсюду следом неотрывный чей-то взгляд?

еще блестит начищенная пряжка
и мотыльки садятся на мундир
складные словно книжки наградные
еще горит румянец под фуражкой
от залпов салютующих мортир

Война закончится и спишет все долги.
Мы заживем как други, не враги,
Обнимемся по-братски крепко-крепко,
Единым камнем станем, или слепком,
Единым, чтоб ни трещин, ни следа,
Как памятник погибшим в те года.

Нас объединяют мертвые, мы
разрозненные, мерзнем на этой земле,
а они все вместе – в облет зимы
на своем единственном корабле.
Мы все думаем, что они вверху
или внизу, а они везде —
время, изъеденное в труху,
черным и жирным лежит в борозде.

Наши мертвые снятся нам
телами, сплетающимися в пыли,
как травы, подобные письменам,
каждый год выползающие из земли.
Мы их, не читая, закапываем назад.
Что там было написано: вы не одни?
Любите друг друга? Посмотрите в глаза?
Нет, чтобы просто сказать, что за.
Или против.
Но они немы.
И мы – не они.

ночью вдруг поняла
что давно не интересовалась папиной жизнью
ничего о нем не знаю
что у него за дела
как он там

проснулась и вспомнила
что папа умер много лет назад

лучше вечно быть неблагодарной
чем заново проснуться сиротой

я люблю любимую страну
я ее и славлю и кляну
там береза бьется и бормочет
отщепенца знать давно не хочет
бестолку отрезаный ломоть
наша кровь а это ваша плоть
тот не тот не сосчитать укоры
вот твои вселенские заборы
хороните там где я умру
все чужое в памяти сотру