Эдуард Эстерис - Из коробочки. Рассказы и рассказики

Милочка шла по Невскому. Кое-где дотаивали остатки снега. Блики плясали в лужицах, вспыхивали в стеклянном глобусе на крыше «Дома книги». Голубое, белое, золотое – небо и солнце. Черное и красное – парень в морской форме идет от цветочного ларька с охапкой роз прямо к Милочке.

– Это вам, – девушка осторожно приняла колючий стебель.

– Спасибо…

«Подводник… И глаза не улыбаются»…

А даритель двинулся дальше, раздавая цветы направо и налево, девушкам и старухам.

Две подружки весело чмокнули моряка в щеки. Пожилая дама в сиреневой фетровой шляпке недовольно бросила: – Вот ведь, выдумал, если деньги лишние, бедным бы отдал…

Подводник пережил аварию. Не такую, о которой сообщают в новостях. Локальную, о которой не принято распространятся. Потому что все обошлось, и ни к чему портить репутацию флота. Пожар в отсеке. Он успел вытащить товарища, но тот умер от ожогов. А у него над головой снова оказалось небо, не стальной потолок и толща вод. Солнце, розы, красивые девушки… И надо снова пробовать жизнь на вкус…

«Надо же, попала под раздачу…» – грустно усмехнулась про себя Милочка. «Странный… Наверное, у него что-то хорошее случилось…»

У нее не было парня, а цветы дарили только сослуживцы в день рождения или на Восьмое марта.

У нее в голове завелись бабочки. Разные. Бледно-желтые махаоны с синими окошечками по зубчатым краям крыльев, небесно-яркие маленькие голубянки, мрачные мнемозины, чьи крылья в черно-белую клетку напоминали о дуализме мира, и еще какие-то совсем непонятные, одно крыло красное, другое белое, а два других – оранжевые, как на детских рисунках или рекламном плакате. Чтобы их описать всех, понадобилось бы предложение-«гусеница», такое длинное, что к его концу легко забылось бы, где жили все эти выставочные экземпляры.

Бабочки копошились, шуршали лапками, пытались взлетать. Казалось, в этом шебуршении слышится: – Выпусссти нассс, выпусти нассс…

Как неудобно, когда в голове вместо умных мыслей о благоустройстве мира, или хотя бы о том, что повкуснее сварить на ужин и какую кофточку купить к лету, возятся насекомые! Ладно бы еще, тараканы. Сегодня тараканы в голове – почти что признак нестандартности, «изюминки». Но бабочки? Нарядные, изящные, с нежными крылышками… В темноте, запертые в костяном шаре…

Это случилось в первый раз в невесомой тишине вечера. Бабочка выбралась на волю и закружилась под зеленым колпаком настольной лампы. Мохнатая, неяркая, но такая живая и уютная. Пришлось срочно погасить лампу, открыть окно, чтобы выпустить ее в ночь, не дать опалить крылышки.

Они выползали и вылетали. Ранний рассвет позволил видеть, какие они. После первой, хоть и неброской, но целой и ладненькой, появились более яркие, крупные. Но все с изъянами. У одной помято крыло, у другой стерся рисунок, у третьей поломаны тоненькие усики. Некоторые, едва взлетев, падали с жалобным шорохом. Их становилось все больше и больше. Все меньше и меньше было среди них таких, которые смогли вылететь в распахнутое окно. Все больше и больше хрупких созданий падало на пол, и, пару раз трепыхнувшись, застывало пестрым мусором.

И наконец, последняя, бледная и слабая, кое-как уселась на стену, как будто не собираясь никуда улетать.

Будильник. Подъем. Завтрак… Ах, да, что-то в комнате слишком много пыли… Надо бы подмести…

Что губки накрашенные разжала?

– Здравствуйте, – говоришь…

– Ну, здравствуй, коли не шутишь.

И пошла, такая вся из себя, даром, что мы однолетки. Губки в ниточку, шапочка из норки, шубка новехонькая. В этом году, небось, прикупила. На работу спешит, а как же. А работа у нее, известное дело, бумажки в своей бухгалтерии перебирать. Сядет этакая к компьютеру, пальчики холеные на клавиатуру положит. А там чай-кофей, с подружками перекинется словцом, что да где купила. А то я не знаю, как они там работают. Я в этих учреждениях тоже наработалась. В машбюро. Сократили меня. Теперь вот мусорщица. Поутру выхожу, открываю дверь мусоросборника, и высыпаю в машину ящики. Зимой холод, летом вонь. Да мне не привыкать.

Спину что-то прихватило… Еще два дома обслужить, и в палатку к Нинке. Ну да, грязная я, одета кое-как, и водочкой не брезгаю. А ты, соседушка, без меня бы в мусоре своем потонула, а? Здороваешься… Вежливость оказываешь… А сама имени моего не помнишь. Ишь, ухоженная вся, ровно как в телевизоре. Тебе что, живешь одна, все для себя… А я всю жизнь на своих мужиков положила. Колька, муж, на стройке вкалывал… А потом работу потерял, этих, черножопых наняли… А мужик мой выпивал, да… Да если не пьет, это ж разве мужик? Так, дрисня одна…

Тьфу, псина бродячая опять сюда трусит… На, вон кость, жри… Что зыркаешь? Я тя счас! Эх, псина… Мы с тобой…

Все… Последний подъезд… Теперь к Нинке. Нинка смотрит жалостно, но молчит. Ей ведь продать надо, а кому и что… А я приду домой, выпью… И плевать на соседку с ее шубкой… Вон, на обед идет, голову держит как прынцесса… И для кого нарядная такая? Мужика-то нет у нее, и не было никогда… А мой Колька… По молодости так любил меня… как вспомню… до сих пор в жар бросает… Поколачивал по пьянке, не без этого… Эх… на кладбище бы съездить… Давно не была… Не дождался сыночка. Вася в Москве на рынке торговал, да что-то там случилось у него, драка, «тяжкие телесные повреждения», сказали… уже третий год в колонии…

Соседка… Сама одинокая, так все ей не так… Ничего не скажет, только губки сожмет в гузку курью, да я ведь вижу, как смотрит… Музыку громкую мой парнишка включал, в подъезде курил с компанией… А мне что делать, отцу покой нужен, не пускать же их в квартиру…

Ууу… холеная морда… Погоди… сдохнешь в одинокой постели, и вспомнить нечего будет… А я пойду, водочки куплю… Согреюсь… Буду думать, как сынок вернется…

Люблю порядок. Правильное положение двери – закрытое. Вечерами задерживаться в лаборатории надолго – удел разгильдяев. Если работать интенсивно, а не бла-бла-бла разводить, все успеешь за восьмичасовой рабочий день. И на столах нечего держать всякие финтифлюшки и колбы пустые.

Ну да, сегодня и я задержался. В «холодной» комнате прибор забарахлил. Надо же, в насосе трубка лопнула. Придется за новой идти.

Что это? Свет погас, и дверь не открывается… Тяжелая такая, деревянная, по старинке, с хорошей теплоизоляцией. Ну-ка, навались…

…Бля… кто-то снаружи меня запер. Нет, чтоб проверить комнату. Аспиранты, чтоб их, ньютоны…

– Люди!!!! Выпустите меняяяяяя!!!!

Дааа… хрен докричишься. Все по домам разошлись. Мобильник в обычной комнате на столе остался. Что делать-то? Дочка обидится, губки надует: