Игорь Киверин - Жиза. Маршрут: Пижма – Нижний Новгород

В то время, я не понимал, почему со мной так мало разговаривают. Я ничем не отличался от других и был не против поддержать какой-то разговор, но всякий раз, когда я садился на первый ряд, то оставался один. И даже, когда на паре по философии были заняты все места, то рядом со мной опоздавший Чистяков всё равно не садился. Тут я стал погружаться в себя и часто нервничать, потому что не знал чем себя занять без своего смартфона и без друзей.

– В следующий раз приду бухим в универ, – шутя, говорил я Мордвину у себя в комнате. Потому что просто не понимал, с чем может быть связано такое отчуждение.

В одно время на мой ум пришёл Букин, который жил в Нижнем, а раньше летом изредка приезжал в Пижму. Я написал ему, спросив его, пойдёт ли он в пиццерию. Всегда хотелось попробовать пиццу, так как в автобусах раздавали билеты, на которых красиво была вырисована реклама с пиццерией. Если на билетике, очистить защитную линию, то можно было бы увидеть, какую скидку можно получить. У меня накопилось этих билетов чрезвычайно много, и, собрав все их вместе, мы пошли в «Мир пиццы», где дружно пообщались друг с другом. Приятно, что кто-то в этом городе был ещё мне знаком, не считая Мордвина.

И всё-таки я не был белой вороной. На перемене перед лекцией по информатике, я познакомился с другим Андреем, теперь Монаховым. Мы тогда очень много чего обсудили, и я был рад, что, наконец, это глухое молчание было кем-то нарушено. Он, конечно, показался мне, да и не только мне, очень странным человеком, но не в то время, а после, когда я стал замечать, что он говорит какую-то ересь. Монахов любил строить из себя человека, кем не являлся, постоянно добавляя в свой лексикон красивые фразочки из книг. Возможно, он стал таким из-за того, что он вырос в детдоме, и теперь, выйдя, так сказать, на волю, пытался стать другим человеком, показать себя свыше. Я этого не ценил в людях.

В конце первой же недели, после учёбы, я приехал домой и тут же был замечен Шеиным, своим одноклассником, который ночью позвал меня погулять. Осенним вечером около клуба, я рассказывал ему про свою теперешнюю студенческая жизнь и чувствовал, что вот эта жизнь стала немного для меня странна, так как я учился теперь в другом городе, хотя родился и вырос именно здесь, в Пижме. Именно тогда я подумал об этом и больше никогда не ощущал этого на себе. Теперь я жил в двух местах одновременно, не чувствовал преград. Оно возрождалось лишь только тогда, когда меня ждало такси на улице. Когда я садился в него – оно тут же исчезало.

Со мной случалось много странностей за этот семестр. Например, как-то раз я ехал в автобусе, передо мной сидела какая-то бабка. Она тогда спросила меня, куда я еду. Я ей ответил, что якобы домой.

– На Московский возкал? – снова спрашивала она меня.

– Да нет, я дальше. У меня конечная остановка, – опять объяснял я для неё.

Самое странное и немного смешное в том, что когда мы подъехали к Московскому, она, вставая со своего места, немного тревожно спросила, почему я не выхожу.

– Наверно сумасшедшая какая-то, – говорила мне потом мама, когда я рассказывал про эту историю с ней по телефону.

Прошло ещё время, и я понял, почему со мной никто не старался заводить разговор. В первый месяц все одногруппники распределились между собой маленькими кучками и были счастливы этому, когда разговаривали и обсуждали какие-то новости. Я просто опоздал в этом плане. Да и всё-таки друзья, и знакомые чего-то стоят, а у меня их здесь совершенно не было перед поступлением. За сентябрь я понял, что многие из моих одногруппников учатся уже и со школы вместе: кто-то живёт рядом с друг другом, а кто-то в одном городе. Конечно, было сложно заводить разговор с нуля. Зато я выискивал среди этих эгоистов и нормальных людей, которым тоже было скучно, находясь в этом сереньком университете. К двум Андреям, добавился и Никита, с которым мы стали общаться очень много времени. Теперь и у меня сформировалась и своя кучка по интересам.

Никита был, конечно, совершенно другим человеком и он, конечно же, не строил из себя кого-то другого. Он просто был тем, кем являлся, и это было заметно по его характеру. Больше всех ему было ненавистно учиться здесь, потому что его родители заставили поступить сюда. Самое странно в нём было то, что в свои 17 лет, он уже хотел быть пенсионером, ему не хотелось учиться или работать. Он мечтал просто лежать на диване и ничего не делать. Для себя я нашёл друга, который мыслил неформально и был рад, потому что даже среди всех этих 30 человек, были пустышки, которые говорили только для того, чтобы говорить. Я пытался найти себе собеседника, с которым было бы, прежде всего, интересно что-то обсудить. Никита был полной противоположностью меня, за счёт этого, мы часто спорили – и это было круто.

На первой паре по психологии был опрос, в котором каждый студент из группы должен был встать с места и немного рассказать о себе, о своих увлечениях. Пока я слушал, как каждый говорил, что с детства увлекается плаванием, как играет в футбольной команде, занимается танцами – я думал, что же сказать и мне. В моей глухой Пижме я, конечно же, занимался какими-то делами, но о них было несерьезно говорить, особенно упоминать тот факт, что владею баяном когда, как многие другие владели фортепиано или гитарой. Когда подошла моя очередь, я сказал правду, без всяких понтов и шапкозакидательств:

– Я занимался баскетболом, футболом, волейболом, музыкой и ещё много чем, но так до сих пор ничего не умею, – сказал тогда я. Конечно, все засмеялись, я сказал глупость, мне было и самому смешно, но в этих словах я не соврал. Намного легче, когда ничего не придумываешь.

Время всё также шло и однажды, когда я шёл в универ, то увидел на дороге раздавленного котёнка. Мои глаза пытались её не видеть, но я хотел верить в то, что это был не тот самый чёрный маленький кот. И как бы я не заблуждался в этом, котёнка этого больше никогда не видел. Время безжалостно ко всем, дни стирались день за днём, и на дороге осталось лишь плоская корка, которая прилипла к асфальту.

И вот пришли первые пары по инженерной графике. Не сказать, что я боялся их, но всегда надеялся на то, что первая пара пройдет, не так плохо, как думал. Однако первую пару я пропустил из-за вызова в военкомат, и переживал, как будет сложно, потом входить в инженерку. Да и ещё неприятно было говорить о том, что я пропустил первую пару. Никита рассказал мне, что было на первой паре, но это не помогло. На инженерной графике нам сразу же были выданы чертежи, в которых надо было найти ошибку. Никто ничего не нашёл, учительница немного разозлилась этому факту, и я стал тоже нервничать. Потом она указала нам на ошибки и рассказала, что будет в этом семестре, какие работы мы должны сдать. Не прошло и 10 минут, как тут же она выдала нам по заданию, в котором надо было перечертить на свой лист разные линии и кружки. Вроде ничего сложного, но для меня было такое мучение видеть то, насколько быстро и легко выполняют это задание мои соседи, тогда, как я постоянно что-то стирал и снова вычерчивал одну и ту же линию. Ещё угнетал тот факт, что постепенно все мои одногруппники стали сдавать свой лист ей на проверку, а потом выходить из кабинета, когда как я только выполнял только половину задания. Я сидел рядом с Мешалкиным и был удивлён, что у него также всё легко получается, я не думал, что у человека-сироты, который к тому же и курит, такие способности. Мой стереотип по поводу синонима курящий – тупой был разрушен. У меня же на листе всё было грязно, небрежно, но я всё-таки получил три. Опять же, в этом ничего страшного не было, но такие нервные задания продолжались для меня по нарастающей. Я стал ненавидеть инженерку во вторник, которая была раз в две недели. Тут ещё и по ИЗО приходилось чертить непонятные для меня рисунки, в которых я совершенно ничего не понимал. Постепенно все мои задания стали обрастать долгами. После очередной неудачи я хотел только одного – отчисления, в то время я думал только о том, что не стоило сюда и поступать.