Лариса Джейкман - Затмение в созвездии близнецов

– Что с тобой, Димка? – спросила его как-то Мила, выйдя к нему на балкон, где он курил в одиночестве. – Тебе что, не нравится Виталик? Ты при нем прямо сам не свой. Ну хочешь, я не буду его приводить?

– Мила, иди к своему жениху и оставь меня в покое, – ответил он сестре, а скулы его при этом нервно заходили.

Мила ушла, но этот разговор все никак не давал ей покоя. Она решила поговорить с братом еще раз, спокойно, без посторонних.

Как-то вечером она пригласила его на прогулку.

– Жарко очень, пойдем по набережной пройдемся. Мы так давно не гуляли с тобой вдвоем, – предложила она, и Дмитрий тут же согласился.

Всю дорогу Мила висла у него на руке, болтала о каких-то пустяках, звонко смеялась, а он чувствовал запах ее волос, ощущал нежность кожи на оголенных руках, теребил маленькие трепетные пальчики с изящными, как игрушечными перламутровыми ноготками, и сердце его неистово билось, сильно стучало в висках, а горло сковал тугой неприятный ком, мешающий ему улыбаться и говорить.

– Димочка, ну перестань дуться. Чего ты такой колючий? Я так люблю тебя, а ты меня пугаешь, обижаешься на что-то, не разговариваешь. Что произошло? Что-нибудь не так? – стала вдруг допытываться Мила.

Дима сдерживался, как мог. Он не знал, что отвечать, да и что тут ответишь? Сказать правду – Мила с ума сойдет, врать и выкручиваться не хочется. Ему было жаль ее, он видел, как она искренне переживает. Наконец он решился.

– Мила, – тихо сказал Дмитрий, – я очень люблю тебя и не хочу потерять, понимаешь? Если ты уйдешь к этому… Виталию, я не знаю, что со мной будет. Не делай этого, я прошу тебя, хотя бы сейчас. Обещаешь?

– Ну ты и собственник, братик. Ты меня ревнуешь к нему? Но это же глупо! Мои чувства к Виталию и к тебе несоизмеримы, несравнимы, да и вообще, я лучше умру, чем расстанусь с тобой навсегда. У меня этого и в мыслях нет. Обещаю, я всегда буду рядом с тобой, всю свою жизнь. И за кого бы я не вышла замуж, ты всегда будешь у меня на первом месте, ты же мой брат, самый лучший, самый любимый, самый…

Но Дмитрий вдруг резко прервал ее:

– Прекрати паясничать! Я в твоей опеке не нуждаюсь! Это я должен тебя опекать…

Дмитрий заметил, как у Милы повлажнели глаза, губки надулись, и она слегка вжала голову в плечи. Ему стало жаль ее, он попытался взять себя в руки.

– Прости, я сам не знаю, что несу. Прости пожалуйста. Я просто очень люблю тебя, тебе этого не понять, я переживаю за тебя.

– Пошли домой, – тихо сказала Мила и больше не проронила ни слова.

Прошло две недели. Дима немного успокоился, он заметил, что Виталий стал появляться в их доме крайне редко, и он был благодарен сестре в глубине души за это. Но тут вдруг отец вызвал сына на серьезный разговор.

– Дмитрий, я что-то не пойму, что происходит? Мила сама не своя последнее время, и ты весь какой-то, как в воду опущенный. Вы поссорились что ли?

– Нет, мы живем в мире. Только, видишь ли, папа, в твоей семье случилась беда. Не буду от тебя скрывать, в конце концов никто в этом не виноват. Я люблю ее, люблю и мучаюсь от полного бессилия. Что мне делать, скажи! Дай совет! Может быть черт с ней, с этой семейной тайной? Кому она важна сейчас?

Станислав Мартынович, казалось, потерял дар речи. Он в упор смотрел на сына, смотрел молча, сосредоточенно. Потом откинулся на спинку кресла и твердым голосом сказал:

– И думать не смей, слышишь? Людмила твоя сестра, родная сестра! Вот и люби ее, как сестру. А женщин на белом свете хоть пруд пруди. Только свистни, десятками прибегут, любые, какие хочешь. Выбрось эту блажь из головы, и чтобы больше мы к этому вопросу не возвращались. Не убивай мать и не порти жизнь сестре. Они этого не заслужили.

Дмитрий понимал, что отец прав. Ни мать, ни сестра не поймут его и посчитают сумасшедшим, если он начнет доставать Милу со своей любовью.

Дмитрий собрался и уехал на юг.

– Отдохнуть мне надо немного, покупаюсь, позагораю и вернусь. Отдохните и вы от меня, – сказал он своим родным, и никто ему не перечил.

– Поезжай, сынок. Чего тут сидеть? Отдохнешь, действительно. Поезжай! – сказала Вероника Аркадьевна, а Станислав Мартынович подумал:

«Слава богу, от греха подальше. Может, встретит там какую, да и успокоится».

Жене он ничего не рассказывал, не хотел ее расстраивать. Понятно, что на Веронику это подействует гораздо сильнее, чем на него.

* * *

Дмитрий пробыл в Сочи почти три недели. Загорел, отоспался, отдохнул. Не обошел его стороной и незатейливый курортный роман. Прехорошенькая певичка из ресторана «Золотой фазан» сама подошла к его столику и села на колени, исполняя французскую песню из репертуара Эдит Пиаф, что получалось у нее довольно сносно.

Певичку звали Эльвирой, была она тоненькой, стройной, с роскошными кудрявыми волосами и красивым загорелым телом. Она была искушенной любовницей, несмотря на свой довольно юный возраст, и Дмитрий на минуточку забыл о своей недозволенной страсти, хотя и понимал, что это не навсегда.

С такой девицей, как Эльвира, он точно не хотел бы связать свою судьбу. Она напоминала ему стакан ледяной, шибающей в нос газировки в жаркий июльский полдень. Выпьешь, и испытаешь неимоверное блаженство, но потом долго ее не захочешь, до следующей жажды. Эльвира же была без ума от Дмитрия и дарила себя ему просто так, ради собственного удовольствия, что было совсем не в ее правилах.

– Не заберешь меня с собой? – спросила она его перед отъездом в Москву. – Я ведь хорошо пою, устроюсь в Москве, на твоей шее сидеть не буду. Я люблю тебя…

– Нет, Эльвира. Ты останешься здесь. В Москве у меня есть женщина, в которую я безнадежно влюблен, и двоим вам рядом со мной будет тесновато.

– А чего же не женишься? И мне голову заморочил. Я-то думала, ты свободен, а ты… А хочешь, я тебя к своей бабушке отведу? Она у меня гадалка-предсказательница. Все тебе про твою настоящую и будущую жизнь расскажет. Может, есть там для меня местечко, и зря ты в колодец плюешь?

Дмитрий посмотрел на Эльвиру и вдруг что-то шевельнулось у него в груди, то ли надежда, то ли предчувствие какое-то. Он неожиданно согласился.

– Хочу к твоей бабке-гадалке. Отведи меня, пусть скажет, чего мне ждать от жизни.

Бабка Эльвиры выглядела как старая цыганка, сгорбленная, морщинистая, но с какими-то странными, неестественно молодыми глазами. Она смотрела на Дмитрия внимательно, даже пристально и вдруг сказала:

– С Эльвиркой спал, касатик? А зря! Это тебе ни к чему. Ну да ладно, не беда, Эльвирка отмоется, отлипнет от твоей жизни, а вот та, которая душу твою гноит, не чета тебе, не пара. Забудь!

– Да как же забыть-то, бабушка? Я бы рад, да не могу, что мне с любовью-то этой делать?

– Ты, касатик, сильный человек. На войне побывал, вижу, раны душевные не зажили, они и болят, не зарубцевались еще, не очерствили душу. Больно ты слабый, душевный, чувствительный. Но горю твоему я могу помочь.