Иннокентий Жуйков - На пороге

– Не надо такими словами бросаться. Я бы на твоем месте сейчас извинился перед Сергеем и Димой! – сказал подошедший Георгий.

– А ты здесь кто такой? Хочешь, и тебя туда же пошлю! А то и по роже схлопочешь!

Двое крепких парней стояли в двух шагах друг от друга. Георгий сделал шаг к нему, и в этот момент Вадим с размаху попытался ударить Веселова в скулу. Но он не знал реакции бывшего десантника: тот моментально чуть отвел голову, и кулак Вадима пролетел в сантиметре от подбородка. А в следующую секунду сам Вадим с перекошенным от боли лицом присел на корточки, схватившись рукой за правый бок. Короткого, без замаха, удара по печени никто даже не заметил. Понял все только Сергей. Он с укором посмотрел на Георгия и склонился к Вадиму.

– Ну, все. Поехали дальше, мужики. Я, Дима, и ваши два рядка копать буду. А на него не обращайте внимания: через пять минут все пройдет. Наглецов учить надо! – сказал Георгий и начал копать четыре ряда. Собирали за ним двое – Дима и Захар.

Минут через пять Вадим поднялся с корточек и пошел в сторону деревни.

– Ты его не искалечил? – с тревогой спросил Сергей.

– Если бы я хотел причинить ему вред, то от моего удара он и сейчас бы еще в борозде валялся. Это так – легкий удар в спарринге.

В оставшиеся до отъезда дни работали прилежно. Вадим был молчалив, работал в паре с Васильевым. Сергей пытался его разговорить, боясь, что Кротов нажалуется своему влиятельному папаше, но это не получалось. На вопросы Вадим отвечал односложно: «да», «нет». Вечером, поужинав, заваливался на топчан и тупо смотрел в потолок.

А Георгий вел себя, как обычно: вставал раньше всех, обливался ледяной водой, хватал канистру и бежал на ферму за молоком для завтрака. И почти каждый раз он ловил на себе ласковые взгляды рыжей доярки.

– А я ведь все жду, когда ты свататься придешь ко мне, миленочек, – сказала она, наливая в канистру молоко, накануне.

И вечером, ворочаясь на топчане, Георгию все виделся ее взгляд и слышался грудной, воркующий голос.

«Колдунья она, что ли?» – пытаясь заснуть, думал он.

В последний день перед отъездом из колхоза случилось еще одно ЧП.

К поужинавшим и уже настроившимся на отдых рабочим неожиданно пришел председатель колхоза. В сапогах, сером дерматиновом плаще, шапке-ушанке он был похож на рыбака.

– С выпаса пять коров не пригнали. Полегли коровы. Озими объелись, пастухи недоглядели. Мы за ними на тракторе поехали. Нам бы четыре-пять мужичков в помощь.

Ехать в ночную непогоду никому не хотелось.

– Я знаю, вы устали, да и время неурочное, – виновато проговорил председатель.

Георгий, Захар, Кузьма и Азат стали натягивать еще не высохшие спецовки. Пошел к своей одежде и Васильев, но Георгий остановил его:

– Тебе лучше остаться здесь, с народом.

На улице тарахтел старенький гусеничный трактор ДТ-54. Сзади к нему были прицеплены большие сани – волокуша: два продольных шестиметровых бревна, заостренных в виде лыж спереди. В трех местах бревна были скреплены четырехметровыми поперечинами, такими же бревнами. Поверх сооружения был настил из толстых плах. На санях, спереди от трактора, был бруствер из деревянных брусьев в виде наклонного козырька, высотой с метр. Он должен был защищать от грязи, летевшей от трактора.

У козырька, на наваленной на настил соломе сидели, закутавшись в полиэтиленовую пленку, два мужичка и три женщины. Председатель колхоза по гусенице залез в кабину к трактористу, Георгий и компания заскочили на солому волокуши.

– Иди сюда, сладенький мой, – услышал Георгий голос Гали и увидел, как она откинула край пленки рядом с собой. Жора завалился между ней и Наилей. Захар, Кузьма и Азат устроились в ногах. Трактор затарахтел чаще, и сани поплыли по грязной дороге. Лучи фар выхватывали из липкой сырой черни то бурый обвал лога, то одинокое дерево. Георгию между двумя женщинами было тепло и уютно. Галя повернулась к нему и правой рукой обняла его:

– Ты не возражаешь, если я руку на тебя положу?

Ну, конечно же, Георгий не возражал. Близость девушки была приятна, и когда трактор остановился, так не хотелось рушить эту идиллию.

У коров были вспучены животы, каждая была похожа на большую раздувшуюся бочку. Они мычали и печально смотрели на людей большими, со столовую ложку, глазами.

– Что же ты, Зорька, наделала? – гладила белую с рыжими подпалинами корову Наиля. – Как же ты так? Вставай, Зорюшка, вставай!

Корова мычала, пробовала встать, но ноги не держали, и она тяжело валилась на бок.

– Что рты разинули? Заводите коровам веревки под животы, подымайте! Прогуливайте помаленьку!

Мужики, по четверо на корову, за концы веревок помогали коровам подняться и заставляли их двигаться. Из коров начали выходить газы, они начали опорожняться и потихоньку четыре коровы пришли в нормальное состояние.

Плохо было только с любимицей Наили. Корова не могла встать и жалобно мычала. Из керосина и спирта зоотехник сделала лечебное пойло, подошла к корове и сунула рожок чайника ей в рот. Корова мотнула головой, пытаясь выплюнуть рожок изо рта. Но Азат и Георгий крепко держали ее за рога.

– Пей, Зоренька, пей, легче будет, – гладила ей горло Наиля. Пойло не помогло. Прокололи бок иглой. И это плохо помогло. Появилась одышка. Зоотехник заглянула корове в рот и покачала головой: – Резать придется.

– Может, еще можно что-то сделать? – Со слезами на глазах спросила Наиля.

– Резать, Наиля, надо. Грузите на сани, везите скорей.

Корову, словно муравьи жука, за ноги подтащили к саням, сырые и грязные ноги выскальзывали из рук. Общими усилиями втянули наверх, на солому. Корова тяжело, со стоном, мычала. Рядом с ней села Наиля. Из глаз женщины катились слезы. Ей что-то на своем татарском языке говорил и говорил Азат и гладил по плечу.

На ферму сбегали за пологом для туши, принесли нож.

– Ольга Феодосьевна, не надо резать! Выживет она! Я до утра с ней посижу. Потерпите до утра! Пожалуйста! – просила Наиля.

Зоотехник выпоила корове стакан разведенного вазелинового масла, смешанного с молоком, сделала еще один прокол брюшины. Через вставленную гильзу начала выходить пена, ослабшие движения живота усилились. И впервые зоотехник улыбнулась:

– Не реви. Выживет корова.

Мужчины, кроме Азата, который остался с Наилей у коровы, прошли в красный уголок. Зоотехник Ольга Феодосьевна, как оказалось, жена председателя колхоза, по его приказу откуда-то принесла десяток яиц, хлеба, чашку неочищенной вареной картошки, выставила на стол бутыль с самогонкой. Яйца Галя разбила на сковородке и с салом пожарила на электроплите. Председатель колхоза разлил мутную жидкость в кружки и четверо мужчин – председатель, трое приезжих да зоотехник – и рыжая доярка встали на ноги и чокнулись кружками: