Ирина Рикас - Девочка плачет…

…Орнела с коляской забралась в автобус, но не вышла у дома матери, а поехала дальше, все вниз, вдоль струившегося на дне глубокого оврага ручья, мимо разноцветных зеленоглазых домиков, веселою гурьбою сбегающих к морю. Автобус остановился в центре Варацце. Там она села в другой, шедший в Геную. Она вышла на Сан-Лазарино, у порта. Куда поедет дальше – она не знала. Все равно, лишь бы не нашли. По расписанию ближайший паром был на Ол-бию. «Сардиния? Ну и что! – подумала Орнела. – Дед был родом с Корсики. Совсем рядом». Она купила билет и через полчаса уже сидела в верхнем салоне парома. Адриано тихо посапывал рядом в коляске.

Когда паром отошел от пристани, Орнела пошла в туалетную комнату, – еле втиснулась туда с коляской. Переоделась в старую юбку и башмаки. Оглядела ляжки, живот. На ногах багровели кровоподтеки; некоторые раны, растертые при ходьбе, кровоточили, другие начали наливаться лиловой теменью. Сынок серьезно смотрел из коляски, будто что-то понимал.

В Олбию паром пришел поздно вечером. Орнела вышла из порта, огляделась. Спросила у прохожего, где ближайший полицейский участок и направилась прямиком туда.

В небольшой комнате было тепло, пронзительный белый свет бил в глаза; по стенам стояли казенные, обтянутые коленкором лавки, над ними развешаны муниципальные плакаты, списки номеров телефонов. За длинной стойкой, делившей комнату на две части, среди телефонных аппаратов сидел дежурный.

Орнела вошла, толкая перед собой коляску с возившимся в ней и начавшим пищать Адриано. Она сняла куртку, бросила ее на ближайшую лавку, устало опустилась рядом. Поставила коляску прямо перед собой. Скинула с ног туфли, осталась в чулках, пошевелила пальцами ног. На одной ноге у большого пальца чулок дал стрелку, палец выглядывал в круглую дырочку. Наклонившись над ребенком, Орнела начала распеленывать его. Ребенок кричал все громче.

– Голодный, – извиняющимся голосом проговорила Орнела, улыбаясь в сторону дежурного. Тот смотрел молча, хмурился. «Сердитый какой, – подумала Орнела, – а ничего, форма идет ему. Толстоватый только, но не старый еще».

Она перепеленала младенца, взяла его на руки и сунула ему грудь. Стало тихо. Держа ребенка у груди, она привалилась спиной к стене, прикрыла глаза. Сразу все поплыло; она испугалась, что упадет, раскрыла широко глаза, потрясла головой.

– Устала сильно, – снова произнесла она, взглянув на полицейского, как будто извиняясь.

Потом дежурный долго расспрашивал, переписывал ее и ребенка документы. Он позвонил по телефону и вскоре пришла медсестра в длинном монашеском белом платье и в белой, как вуаль падающей сзади на плечи, косынке. Она увела Орнелу в маленькую комнатку с кушеткой. Орнела разделась, показала синяки и опаленный живот; на дотошные вопросы долго отнекивалась, но потом рассказала все-таки и про смесь мыла и уксуса, которую использовала ночью. Девчонки в школе, она помнила, говорили: это верный способ, чтобы не забеременеть. Медсестра принялась заполнять бумаги. Потом осматривала Адриано. Малыш проснулся, но не раскричался: улыбался, довольный, что с ним занимаются.

Опять вернулись в комнату дежурного. Он достал толстую книгу и начал монотонно читать. Орнела внимательно слушала, старалась не пропустить ни слова. Полицейский читал про право на судебный иск за истязания в семье, про право на развод по недавно принятому закону от 1970 года, про «сепарацьоне» – 5 лет обязательного раздельного проживания супругов до того, как официально развод вступит в силу, про право на обязательное восьмилетнее образование, про алименты, про медицинскую помощь.

Потом дежурный положил перед Орнелой образец, велел по нему написать заявление об истязании в семье и начал объяснять, что по этому заявлению ей и ребенку будет предоставлен адвокат, а также лечение в больнице, приют при церкви и возможность работать по муниципальной программе после выздоровления.

Орнела силилась слушать, но слова плыли мимо. Красный жар пылал под веками, застилал глаза; в ушах звенело, саднили раны, спина покрылась испариной. Снизу живота, отдаваясь в поясницу, поднималась тягучая боль. Хотелось лечь, забыться. Голос дежурного стал глухими ударами бить в уши. Она попыталась встать, чтобы прогнать сон, но в глазах потемнело, она осела на пол, потеряла сознание.

Самолет на Архангельск в сентябре бывал набит под завязку. Архангельск – пересадочный аэропорт для всех, кто летает в один из поселков, прилепившихся на закаменевшем от холода берегу Ледовитого океана: в Амдер-му, Хатангу, Тикси, Диксон, ЗФИ (Земля Франса Иосифа). В основном летали военные, врачи, учителя, строители и метеорологи. Сентябрь – начало зимовки. Контрактники толпами возвращались на «северá», отгуляв свои двойные, сорокапятисуточные отпуска, щедро осыпав курорты Черного моря «длинным» северным рублем.

Многие ехали с детьми: учебный год в Заполярье начинался не первого сентября, как во всех советских школах, а пятнадцатого. Заканчивался же на две недели раньше, пятнадцатого апреля. Так северным, по полгода не видевшим дневного света детишкам, вывозимым родителями «на землю» на время каникул, устраивали возможность на целый месяц продлить лето.

Ванька уже сдал в багаж свой небольшой, полупустой чемодан. Провожавшая его Анька почти висела у него на одном плече. На другом болтался вещмешок, тоже не сильно набитый. Перед самым отъездом мужики в Гидромете, которые «отсидели» не одну зимовку, советовали:

– Не заморачивайся, Иван, со шмотками. Там все есть. Унты собачьи, тулуп из овчины у военных летчиков добудешь, штаны ватные в стройбате есть, а пары свитеров тебе на два года – за глаза. А если хочешь в цивильном, так у Надюши в магазине «Арктика» шмотки получше, чем на «земле». Там и шубы из цигейки, и шапки кроличьи свободно лежат. А если понравишься, она тебе и пыжиковую придержит. А как наедут ненцы – они всегда перед полярной ночью за водкой приезжают, штук шесть саней с собаками каждый раз пригоняют, – так у них шкурок песца купишь для жены, чтобы не мерзла. Шкурка – две пол-литры. Смотри только, чтобы белые были, без желтизны, а то рыбьим жиром провоняет. Ну там тебе подскажут. Там есть такой Костя, алкоголик… его если трезвым поймать, на замок запереть – он такие шапки сошьет, никакому ГУМу не снилось! Будет твоя – как королева.

– Да не едет она, – краснея, бормотал Ванька, – ей в институте аспирантура светит, так что…

– О, плохо, это плохо, тезка, – скороговоркой вступал бывалый полярник, только что сменившийся начальник амдерминского метеоузла, Иван Никитич Кедрован. – Без жены плохо, тяжело. Спиваются, которые без жен, так-то, тезка, – он вздыхал порывисто, замолкал на минуту.